разыскивали уцелевших свидетелей событий, все это фиксировали и сохраняли. Одной из «копающих» особенно глубоко на этом «гумилевском поле» до сих пор остается Нелли Максимовна Иванникова. Именно она поделилась со мной «конфиденциальной информацией», когда узнала о моей первой командировке в Кишинев (после увольнения из обрыдлого «почтового ящика»). По ее сведениям, там — предположительно — проживал сын Н.С. Гумилева (не от Ахматовой) — некто О.Н. Высоцкий (тогда мы еще не могли знать, что он Высотский, а не Высоцкий!) По приезде в столицу Советской Молдавии, еще не устроившись в гостиницу, прямо с вещами, я сразу же бросился к окошку адресно-справочного бюро — так велико было нетерпение! Написав на бланке фамилию «Высоцкий», предполагаемый год рождения, я получил вполне ожидаемый ответ — такого не значится. Уходить сразу не хотелось, и я стал выспрашивать хоть каких-нибудь Высоцких (задерживая очередь), но тут — оцените поистине захватывающий сюжет самой жизни! — ко мне вдруг обратилась стоявшая вслед за мной женщина: «Не Орест ли Николаевич Высотский вам нужен? Такой живет в соседней со мною квартире...» Я слегка обалдел от такого вопроса, однако терять было нечего, и мы с соседкой Ореста Николаевича поехали на окраину Кишинева, в местные «черемушки», на улицу Федько. Звонок в дверь. Никто не отвечает. Моя «спасительница» уверила, что Орест Николаевич — в городе, живет с женой, и любезно предложила оставить у нее вещи и заехать вечерком. Что я и сделал. (Жаль, что не запомнил и не записал ее имени, однако пользуюсь возможностью выразить ей свою искреннюю благодарность.)
к тому, что, даже если мне удалось разыскать того самого Высотского — сына Николая Степановича, он может отказаться со мной разговаривать. Дверь мне открыл весьма бодрый мужчина. Я не знаю, что сыграло тогда свою роль — скорее всего, эффект полной неожиданности, — однако на прямо поставленный вопрос, он тут же ответил мне, что: да, он сын Гумилева... Затем, разумеется, начались проблемы. В первую короткую встречу отвечал на вопросы в основном я: откуда узнал про него, зачем приехал в Кишинев и т.д. и т. п. В разговоре всплыло имя Льва Николаевича Гумилева, я упомянул, что знаком с ним. Об отношениях между братьями мне ничего не было известно, Лев никогда не говорил, что у него есть брат. Условились, что я заеду на следующий день. Как принято в таких случаях, Орест Николаевич неопределенно сказал, что у него, возможно, есть что-либо по Гумилеву, надо поискать. Было ясно, что меня станут «проверять», и, действительно, Орест Николаевич после моего ухода позвонил в Ленинград, Льва Николаевича дома не застал, но его жена Наталья Викторовна подтвердила «подлинность и надежность» моей личности. После первого посещения Высотского очевидным являлось только то, что второй сын Гумилева существует, но до меня к нему с «таким вопросом» никто никогда не обращался. И я, признаться, не слишком рассчитывал найти у Высотского хоть что-нибудь интересное на следующий день.
Однако во время второй встречи, после повторной проверки моей «надежности» (мне пришлось еще раз самому, в присутствии Ореста Николаевича, позвонить в Ленинград и поговорить с Натальей Викторовной), на письменном столе появилась стандартная, с тесемочками, папка. И вот я ее открыл... Сверху — стопка листов из ученической тетради в «линеечку», исписанных знакомым гумилевским почерком. На первом же листе бросается в глаза строка: «Однажды въ декабръ 1912 г. я находился в одном из...» Почти сразу мне стало ясно — это и есть «бесследно» исчезнувший «Африканский дневник» Николая Степановича Гумилева. Тем, кто занимался такого рода поисками, ничего объяснять не надо, тем же, кто не занимался, объяснить, что я чувствовал в тот момент, невозможно. 11 листов. Первый — двойной, но на нем из двух страниц исписана только одна, с двух сторон. Затем идет семь одинарных, исписанных с двух сторон страниц. И, наконец, маленькая тетрадочка из сложенных вместе трех двойных листов, полностью исписанных с двух сторон. В отдельных местах текст записан под диктовку Гумилева Николаем Сверчковым (это выяснилось уже в Москве, при доскональном изучении рукописи). Всего — 28 рукописных страниц. Вполне читаемых, никак не похожих на черновик, хотя и с исправлениями. В этот же вечер мне было разрешено переснять рукопись (к тому времени я набил руку на пересъемках в самых неподходящих условиях). В папке, кроме рукописи дневника, оказалось много фотографий — уникальных оригиналов, тогда еще совершенно неизвестных. Главным образом — фотографии родственников Гумилева: его родители, сестра Шура (Александра Степановна Сверчкова) и ее дети — Маруся и Коля Маленький, племянник и африканский спутник Гумилева в 1913 году. Помимо этого были фотографии Ольги Николаевны Высотской с сыном Орестом. Из фотографий самого Гумилева только одна неизвестная, но уникальная — второй вариант «тройной фотографии»: Гумилев, Ахматова, посередине маленький Лев, апрель 1915 года. Ахматова и Гумилев на ней поменялись местами (изображение сильно повреждено). Фотография недавно впервые опубликована мною в газете «Информпространство», 2006, №7(85). Издание почти недосягаемое, но имеющее сайт в Интернете — http://www.informprostranstvo.ru/N7_2006/history_7_2006.html
Из автографов Гумилева в папке был только один, однако тоже непосредственно относящийся к теме данных «Комментариев»: посланная из Константинополя в Москву, в апреле 1913 года, открытка матери Ореста Ольге Николаевне Высотской, с сонетом «В ночном кафе мы молча пили кьянти...». Во второй вечер у Высотских я не столько изучал документы, сколько расспрашивал, как они попал в Кишинев, о его матери и пр. Убежден, что полученные тогда от Высотского ответы (записанные мною в сохранившуюся тетрадь) и есть его . Спустя несколько лет, когда Орест Николаевич «вышел на арену» и начал давать многочисленные интервью, его ответы существенно отличались от тех, что он диктовал мне тогда. Это и понятно — человек начал создавать романтическую легенду, увенчанную, уже после его смерти, выходом книги «Николай Гумилев глазами сына» (Орест Высотский. Николай Гумилев глазами сына. М., Молодая гвардия, 2004). Пользоваться ею в качестве сколько-нибудь достоверного источника информации, на мой взгляд, совершенно бессмысленно. При жизни Высотский успел опубликовать лишь одну главу из книги — заключительную — в журнале «Кодры. Молдова литературная», 1991, №9, с.160-182, — изумляющую версию, не имеющую никакого отношения к действительности (в книге, к счастью, все же слегка переработанную).
Поэтому привожу выписки из своей тетради с данными биографического характера по интересующей нас теме, с некоторыми дополнениями из других источников:
— Ольга Николаевна Высотская (18.12.1885, Москва — 18.01.1966, Тирасполь). Отец Ольги Николаевны служил в ведомстве по народному образованию, затем был директором Ярославской гимназии, где училась и его дочь. Семья имела имение в Курской губернии в 5 верстах от Суджи, в селе Куриловка, жили там до 30-х годов. Дом сохранился, Орест показывал его фотографию. Краткая «Автобиография» О.Н. Высотской (без упоминания Гумилева) опубликована в «Ежегоднике Пушкинского дома» за 1970 год (Наука, 1971). Ольга Николаевна была близка к театральным кругам Москвы, затем Петербурга. В Москве познакомилась с Б.К.Прониным. Участвовала в спектаклях, поставленных Н.Н.Евреиновым, В.Э. Мейерхольдом, участвовала в спектаклях «Дома интермедий», «Старинного театра», студии В.Мейерхольда и др. 31 декабря 1911 года на Михайловской площади, д.5, в Петербурге открылся учрежденный Б.Прониным подвал-кабаре «Бродячая собака». О.Н. Высотская была постоянной посетительницей, и именно там, 13 января 1912 года, на заочном чествовании К. Бальмонта (25 лет поэтической деятельности) она познакомилась с Гумилевым. Орест Николаевич показал мне полный текст ее неопубликованных воспоминаний. Вот выписки из них: «...Когда стали приходить посетители, Алиса Творогова (приятельница Высотской) сказала мне: «Смотри! Кто это расписывается в «Свиной книге?» Кто-то новый...» Когда этот кто-то отошел — я посмотрела: Н.Гумилев. И рядом было написано кем-то из его приятелей: «Великий Синдик Гу — поставил точку на лугу». Гумилев возглавил новое направление в поэзии: Акмеизм. Поэты читали стихи, выходя один за другим на эстраду: Гумилев, Городецкий, Гюнтер и другие. После всех выступлений Зноско-Боровский познакомил меня и Алису с Гумилевым. Николай Степанович устроился за нашим столиком. Он рассказал нам о своей поездке в Абиссинию. Летом я получила из Константинополя от Гумилева открытку с посвященным мне сонетом. Этот сонет был потом напечатан в сборнике «Колчан«...» (Открытка опубликована в томе писем ПСС-8, №126).
ни разу не выходила, отчество сына — по усыновившему его ее родному брату Николаю Николаевичу Высотскому. О своем происхождении Орест узнал только в 1937 году. В том же году Ольга Николаевна познакомила его с братом. По прозвучавшему в Кишиневе его собственному признанию, мать ему практически ничего не рассказывала о Гумилеве. Сказала лишь: долго была уверена, что Николай Степанович остался за границей. О том, что Гумилев расстрелян, Ольга Николаевна впервые , когда жила в Курской губернии. Поэтому, повторюсь, содержание опубликованной недавно книги Ореста Высотского «Николай Гумилев глазами сыны» представляет собой, в большей своей части, либо вольный пересказ всевозможных слухов и чужих воспоминаний, либо неудержимый полет фантазии автора. Что касается Ольги Николаевны, то в воспоминаниях она пишет: «В 1913 году я по семейным обстоятельствам уехала из Петербурга. Вся моя дальнейшая театральная жизнь проходила в провинции».
Этот момент Орест Николаевич смог уточнить: из Москвы Ольга Николаевна с сыном в 1914 году уехала на Кавказ, в Пятигорск. Позже они перебрались в свое имение в Курской губернии. До 1930-го года их не трогали, но в мае 30-го «раскулачили», дом отобрали, и Ольга Николаевна уехала к своему дяде в Вязники Владимирской области, а после его смерти, в 1960 году переехала в Молдавию, в Тирасполь. Однако с Ахматовой О.Н. Высотская была хорошо знакома. Вот выписка из «Записных книжек» Ахматовой (ее рассказ о «романах» НСГ): «...а от бедной милой Ольги Николаевны Высотской даже родил сына Ореста (13 г.). Все это не имело ко мне решительно никакого отношения. Делать из меня ревнивую жену в 10-х годах очень смешно и очень глупо...» (с.361). Далее многозначительная короткая запись на с. 426: «Кому R
Так что появление дарственной надписи Ахматовой на своем сборнике стихов «Из шести книг», показанной мне тогда в Кишиневе Орестом Николаевичем, неслучайно: «Ольге Николаевне — нам есть что вспомнить...». Как мне рассказывал Орест Николаевич, он, действительно, сидел в «Крестах» в соседней камере со Львом Николаевичем. В первый раз Льва арестовали в октябре 1935 году, но менее чем через месяц выпустили. Вторично он был арестован 11 марта 1938 года, в присутствии Ореста. За Орестом пришли 4 апреля того же года. Лев «отмотал» 5 лет, Орест пробыл в тюрьме менее полутора (1938-1939 гг.). По суду в сентябре 1939 года его оправдали за недостаточностью улик (случалось и такое!). Сам он считал, что в дальнейшем это дало ему индульгенцию от повторных послевоенных арестов, как и проживание вдали от центра страны. До войны Орест Николаевич окончил Лесотехническую академию в Ленинграде, работал в лесном хозяйстве. Когда учился в аспирантуре в конце 50-х годов, жил в коммуналке у Льва.
В Кишиневе Орест Николаевич во время моего приезда проживал с женой Ольгой Александровной вдвоем. Он рассказал мне о потомках Гумилева по своей линии. Трое взрослых детей разбросаны по стране: старшая дочь Ия (по мужу — Сазонова,1934 г.р.) жила тогда в Новой Каховке, имела дочь и внучку; сын Николай (1941 г.р.) жил в Крыму, военный, майор, у него сын Алексей; младшая дочь Лариса (1952 г.р.) жила в Тирасполе, замужем за Колодзейским, у нее две дочки и сын. Я не в курсе их дальнейшей, постсоветской судьбы, это меня мало интересует.
«Африканский дневник» и прочие документы Николая Степановича Гумилева оказались в Кишиневе у Ореста Николаевича следующим образом. Пока Лев Николаевич сидел, в начале 1950-х старшая сестра Николая Степановича (по отцу) Александра Степановна Сверчкова, жившая в Бежецке, незадолго до своей смерти (28 мая 1952 года) переслала в Молдавию хранившиеся у нее семейные бумаги и фотографии. Помимо перечисленных бумаг, Александра Степановна прислала в Кишинев и свои воспоминания. Переписать их полностью я смог во время следующих приездов к Оресту Высотскому. Затем копия, с согласия Высотского, была передана мною Виталию Петрановскому для публикации в сборнике воспоминаний («Жизнь Николая Гумилева». Воспоминания современников. Л., 1991, с.5-20). Воспоминания Александры Степановны записаны на листках из школьной тетради (с косой разлиновкой, для начальных классов, что немудрено — А.С. Сверчкова всю жизнь проработала в школе учительницей). Всего 8 полностью исписанных листов. Первые 8 страниц на двух двойных листах, остальные 10 страниц — на пяти одинарных. Никакого общего заголовка и датировки на листах нет. Первая страница начинается с надписи сверху: «Пра-пра дедушка Яков Алексеевич Викторов». Далее идет сплошной текст, но кое-где между строк есть вставки с именами описываемых лиц. Полной уверенности в том, что вставки сделаны рукой А.С. Сверчковой, у меня нет. Листочки пересылались ею в письмах, в конце 40-х — начале 50-х годов. На одном листке даже есть надпись: «продолжение в следующем письме». Эти листки, насколько я знаю, Орест Николаевич впоследствии никому, кроме меня, не показывал, но сильно «расцвеченный» вариант воспоминаний Александры Степановны Сверчковой тут и там разбросан по книге самого О. Высотского. Он говорил также, что у него есть еще какие-то письма из Бежецка от Александры Степановны и даже от Анны Ивановны — матери Николая Степановича, которая умерла 24 декабря 1942 года. Однако мне он их так и не показал, и, кажется, никому другому. Думаю, потому, что, вопреки утверждениям Ореста Николаевича, прямым получателем всех этих документов, фотографий и писем первоначально была Ольга Николаевна Высотская, а вовсе не он, — к нему бумаги попали уже после ее смерти. Затем они прошли своеобразную «литературную обработку» при написании Орестом Николаевичем книги об отце. Достаточно сопоставить фрагменты книги с подлинными записями А.С.Сверчковой, которые, конечно, тоже нельзя воспринимать как истину в последней инстанции, однако они содержат много уникальных сведений: например, о предках, детстве поэта Гумилева, его жизни в усадьбе Березки и пр. Для настоящих комментариев особую ценность представляют пересказы африканских приключений, безусловно, со слов сына, Коли Сверчкова. Из ее слов следует, что Коля вел подробный дневник самого похода (потому, видимо, Гумилев свой дневник продолжать не стал). Все описанные эпизоды можно найти как в «Африканском дневнике» (с.276 — поиск переводчика), так и в «Дорожной записной книжке»: переправы через Уаби (16-й и 34-й день), посещение гробницы Шейх-Гуссейна и пещеры (23-й и 24-й дни). Александра Степановна пишет, что Колину рукопись «купил у него издатель, но во время революции и издатель, и рукопись пропали». Подтверждение этого есть и в «Записных книжках» Ахматовой (с.280): «Книга Сверчкова о пут[ешествии] 1913 г. была отдана в И[здательст]во Гржебина и по-видимому там пропала.»
Так что Кишинев для меня оказался счастливым местом. Первым человеком, кому после приезда из Кишинева я показал переснятый на пленку «Африканский дневник» Гумилева, была, естественно, направившая меня туда Н.М. Иванникова. Она много работала с текстами Гумилева, прекрасно разбирала его почерк, и вскоре мы полностью «расшифровали» дневник. Вторым человеком, которому я подарил фотокопию «Африканского дневника» с расшифровкой, был, разумеется, Лев Николаевич Гумилев. Точнее всего его реакцию на полученный дневник отца передают слова — «радостное потрясение». (Лично для меня его реакция, воспоминания о том дня — тоже остаются одними из ярчайших и важнейших в жизни...)
Как уже говорилось, Орест Николаевич подолгу жил у Льва Николаевича во время своей учебы в Ленинграде, однако ни разу не обмолвился о сохранившихся бумагах отца. Скорее всего, это и доказывает, что прямым их получателем являлась мать Ореста Николаевича — Ольга Николаевна Высотская, он же мог об этом и не знать. Почему после ее смерти, получив семейный архив, не сообщил Льву Николаевичу? Остается только гадать, у меня нет ответа на этот вопрос... Но за достоверность изложенного — я отвечаю.
Естественно, со Львом Николаевичем тут же состоялся разговор о публикации «Африканского дневника» — начиналась «перестройка», появлялся шанс материалы напечатать. Решили, что надо сразу ввести «Дневник» в научный оборот, не отдавать его в массовую печать. Не прошло и месяца, как мы с Романом Тименчиком (я считал его профессиональную помощь необходимой) подписали договор с издательством «Наука», чтобы впервые опубликовать «Африканский дневник» в периодическом сборнике «ВОСТОК — ЗАПАД. Исследования. Переводы. Публикации». Сообщил об этом как Льву Николаевичу, так и Оресту Николаевичу. Возражений не поступило, и мы с Тименчиком вплотную занялись подготовкой текста и комментариев. Однако узкому кругу лиц давно было известно о существовании еще одного «Африканского дневника» Гумилева. Он находился в частной коллекции В.В.Бронгулеева — искреннего ценителя творчества Гумилева, но человека крайне своеобразного, который к своему собранию никого и близко не подпускал. Имея на руках такую «козырную карту», как еще один «Африканский дневник», я решил рискнуть и обратился к нему. Мой «козырь» сработал. Я был принят хозяином, действительно, очень богатой коллекции, и нам удалось договориться о взаимном обмене — копию одного дневника на копию другого. Тогда еще тлела надежда одновременно опубликовать сразу оба дневника. Правда, в первую (оказавшуюся и последней) встречу мне было сказано, что дневник хранится в другом месте (скорее всего, так оно и было), пришлось перенести обмен на ближайшее будущее.
Но дальше вступила в силу известная поговорка: «Человек предполагает, а Бог располагает». Сразу скажу, что никаких претензий ни к кому у меня нет и быть не может. Больше всего жалею, что обмен двумя дневниками с Бронгулеевым тогда не состоялся: из-за этого полная публикация второго «Африканского дневника» затянулась вплоть до сегодняшнего дня. Случилось же следующее. Лев Николаевич Гумилев поделился радостной вестью о нахождении дневника отца с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, который был тогда председателем правления Советского фонда культуры, ну а он рассказал об этом своему заместителю Владимиру Петровичу Енишерлову. Тут-то все и завертелось. Как назло, в главной «перестроечной» газете «Московские новости» появилась заметка некого Г.Дрюбина с интригующим названием — «Куда исчезли африканские дневники Гумилева?» Кто такой Дрюбин, не знаю до сих пор, да и никакой новой и достоверной информации его публикация не несла, просто случайная заметка — писать о Гумилеве стало «модно». Зато реакция на нее В.П.Енишерлова была — мгновенная и блестящая! Пишу об этом без малейшей иронии. Профессиональный журналист именно так и должен был поступать. Енишерлов тут же послал гонца в Кишинев с заманчивым предложением к Оресту Николаевичу — напечатать «Африканский дневник» в самом популярном тогда журнале «Огонек», с которым сам был тесно связан. Мне же как утешительный приз Енишерлов предложил дать какие-нибудь материалы в возглавляемый им до сих пор журнал Фонда культуры «Наше наследие», чем я, кстати, воспользовался. Таким образом, в двух номерах журнала «Огонек», №14 и №15 за 1987 год «Африканский дневник» был опубликован — разумеется, без комментариев и с огромным количеством ошибок. Орест Николаевич отдал собственную машинописную расшифровку в редакцию и, как говорится, на следующий день проснулся знаменитым. Естественно, куда тиражу издательства «Наука» до «миллионщика» — «Огонька»! Многочисленные вечера памяти Н.С. Гумилева в дальнейшем не обходились без участия Ореста Николаевича, он только всегда сокрушался, что брат Лев Николаевич не слишком, по его мнению, почитает память отца, так как игнорирует подобные собрания. И отказался даже написать вступление к подготовленной О.Н.Высотским книге об отце (из-за чего, считал Высотский, она так и не увидела свет при его жизни).
публикации «Африканского дневника». Чтобы не быть голословным, приведу несколько (касающихся только лично меня) датированных цитат (предшествовавших публикации в «Огоньке»):
(4.01.1987) Дорогой Лева! <...> О публикации Африканского дневника я думал, но посредничество Степанова мне не кажется серьезным, все же он «окололитературный сачок» и это меня настораживает.<...> Целую Орик.
(19.01.1987) Дорогой Лева! <...> Хочу посоветоваться с тобой по поводу «Дневника». Да, опубликовать «Дневник» надо, но где и как? У меня появился Степанов <...>, он правда, не очень вразумительно предложил дать материал в альманахе «Восток — Запад», ссылаясь на некоторые связи там у него, а также неизвестного мне Тименчика Романа Давыдовича. <...> Целую Орик
() Дорогой Лева! <...> Я передал Енишерлову перепечатанный на машинке текст А[фриканского] Д[невника] — примерно 40 м. п. страниц (через 2 интервала). Е[нишерлов] хочет опубликовать материал в двух майских номерах журнала «Огонек». Кроме того, по словам Е[нишерлова], с будущего года начнет выходить альманах и там А[фриканский] Д[невник] будет дан с обстоятельным комментарием, с биографическими данными и прочим материалом. <...> (Здесь Орест Николаевич явно лукавит: он уже сделал выбор — предпочел «горячую» публикацию в массовом «Огоньке» солидному научному изданию, чего Лев Николаевич никак не мог одобрить. — С.Е.)
Главное, однако, что «Африканский дневник» был обнаружен и в конце концов поступил в научный оборот. Да и наша с Н. Иванниковой дотошная расшифровка рукописи пригодилась, по ней публиковался текст в трехтомнике Гумилева (Гумилев-1991-2, сс.257-283). К сожалению, с неполными комментариями, но одобренный Львом Николаевичем — см. 3 т., с.429). До сих пор эта публикация считается самой точной. В Полном собрании сочинений Николая Гумилева (ПСС-VI) текст «Африканского дневника» печатается с нашего «списка», но с рядом огрехов «субъективного характера» (самый серьезный, на мой взгляд, перенос большого и интересного куска про Одессу из основного текста в мало кем читаемые комментарии).
И, наконец, последний фрагмент из позднего письма Ореста Николаевича Высотского Льву Николаевичу Гумилеву — цитата, касающаяся уже записей А.С.Сверчковой.
() Дорогой Лева! <...> В Питере Петрановский издал книжку «Жизнь Николая Гумилева», которая открывается Воспоминаниями нашей тети, Александры Степановны. Эти записки лет пять назад у меня украл Степанов (тайком переснял фотоаппаратом). Черт с ним, я не жалею, просто надо быть осмотрительнее <...>.
Помню, как Лев Николаевич от души смеялся, показывая мне очередное письмо с обвинениями брата. Само собой, он знал, что фотокопии документов я делал в присутствии и с разрешения Ореста Николаевича в его кишиневской квартире, к тому же в течение нескольких часов — таковы уж были возможности техники. Но мотив «шпионской деятельности» на пользу науки Льва Николаевича искренне позабавил. Однако смех смехом, а я по-прежнему твердо убежден, что, не прояви я тогда настойчивости, записи А.С.Сверчковой никогда не увидели бы свет. Возможно, и «Африканский дневник» пылился бы в старых, никому не нужных бумагах или был бы попросту выкинут на помойку наследниками Ореста Николаевича, которые, как он сам признавался, в то время не проявляли к этому ни малейшего интереса. Скончался Орест Николаевич менее чем через три месяца после смерти Льва Николаевича (15.06.1992), 1 сентября 1992 года, в 16 часов, в столице независимой Молдовы.
И последнее. На сегодня местонахождение подлинников обоих дневников — неизвестно! В архив Орест Николаевич, как было обещано Льву Николаевичу, ничего не передал. Это я знаю точно, из писем жены Высотского жене Льва Николаевича Наталье Викторовне, написанных уже после смерти Ореста: в них четко сказано, что Орест Николаевич изменил завещание не в пользу архивов. Сам Лев Николаевич, а затем ныне покойная Наталья Викторовна передали документы частично в Пушкинский дом, а частично в музей «Фонтанный дом». Сейчас большинство материалов хранится в филиале этого музея, в последней, безвозмездно подаренной Натальей Викторовной музею — мемориальной квартире Л.Н.Гумилева на Коломенской улице, 1/15. Ее хранительница — замечательный человек Марина Георгиевна Козырева, и доступ туда открыт всем желающим. Скорее всего, материалы Высотского, в том числе и «Африканский дневник», проданы наследниками в какую-то частную коллекцию (все письма и записи А.С.Сверчковой, как я предполагаю, уничтожены; очень хотелось бы ошибиться). Отсюда большая просьба: если кому-либо известно местонахождение оригиналов, пожалуйста, сообщите! Информация об этом в принципе не может являться достоянием только частных лиц. 
Орест Николаевич Высотский
Когда вступила в спальню Дездемона
В тоске старалась вспомнить что-нибудь
Иное — розы, краски небосклона,
Могучий мавр высокий как колонна,
И обнажить нетронутое лоно.
Напрасно стон плачевный (?) подожди
В глазах сверкнули слезы... было поздно
Ах верно в день когда шумит война