Поэт на войне. Часть 1. Выпуск 1. Евгений Степанов (страница 3)
4
Вечерело. Звезды кое-где уже прокололи легкую мглу, и мы, выставив сторожевое охраненье, отправились на ночлег. Биваком нам послужила обширная благоустроенная усадьба с сыроварнями, пасекой, образцовыми конюшнями, где стояли очень недурные кони. По двору ходили куры, гуси, в закрытых помещениях мычали коровы, не было только людей, совсем никого, даже скотницы, чтобы дать напиться привязанным животным. Но мы на это не сетовали. Офицеры заняли несколько парадных комнат в доме, нижним чинам досталось все остальное.
Я без труда отвоевал себе отдельную комнату, принадлежащую, судя по брошенным женским платьям, бульварным романам и слащавым открыткам, какой-нибудь экономке или камеристке, наколол дров, растопил печь и как был, в шинели, бросился на кровать и сразу заснул. Проснулся уже за полночь от леденящего холода. Печь моя потухла, окно открылось, и я пошел на кухню, мечтая погреться у пылающих углей.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . И в довершение я получил очень ценный практический совет. Чтобы не озябнуть, никогда не ложиться в шинели, а только покрываться ею.
Благоустроенная усадьба, в которой заночевал в этот день Уланский полк, — Бартковен, располагавшийся чуть севернее Дористаля. Повторяться о том, что от нее не осталось ничего, кроме кучи мусора («культурный слой» для будущих археологов!), думаю, — не следует... На следующий день, 26 октября, энергичное наступление русских войск было продолжено.
Живописный холмик — чья-то бывшая усадьба или поместье
На другой день был дозорным. Отряд двигался по шоссе, я ехал полем, шагах в трехстах от него, причем мне вменялось в обязанность осматривать многочисленные фольварки и деревни, нет ли там немецких солдат или хоть ландштурмистов, то есть попросту мужчин от семнадцати до сорока трех лет. Это было довольно опасно, несколько сложно, но зато очень увлекательно. В первом же доме я встретил идиотического вида мальчишку, мать уверяла, что ему шестнадцать лет, но ему так же легко могло быть и восемнадцать, и даже двадцать. Все-таки я оставил его, а в следующем доме, когда я пил молоко, пуля впилась в дверной косяк вершка на два от моей головы.
В доме пастора я нашел лишь служанку-литвинку, говорящую по-польски; она объяснила мне, что хозяева бежали час тому назад, оставив на плите готовый завтрак, и очень уговаривала меня принять участие в его уничтожении. Вообще мне часто приходилось входить в совершенно безлюдные дома, где на плите кипел кофе, на столе лежало начатое вязанье, открытая книга; я вспомнил о девочке, зашедшей в дом медведей, и все ждал услышать грозное: «Кто съел мой суп? Кто лежал на моей кровати?»
. . . . . . . . . .
В этот день уланами штурмом были взяты город Вилюнен и Шиленен. Генерал Майдель доносил в штаб 1-ой отдельной кавалерийской бригады 42: «26. 10. Из Бобтеле. Взял Вилюнен арт. огнем и конной атакой. После занятия города конницей — подошла пехота. Силы противника <...> — всего около полка при 2-х батареях и 2-х пулеметах на автомобилях. В беспорядке отступая в западном направлении на Пилькален и на юго-запад. У нас боя не слышно. Без разведки начать двигаться рискованно. Еще не собрал всей кавалерии после атаки. Один полк преследует на Пилькален. Стану на ночлег в р-не Вилюнена. <...> Прошу указать направление наступления».
В донесении ротмистра Шкуратора в штаб дивизии сказано 43: «Отдельная бригада Лейб-Гвардии Уланского полка идет на Шиленен, преследуя отступающего противника».
Дики были развалины города Ш. Ни одной живой души. Моя лошадь пугливо вздрагивала, пробираясь по заваленным кирпичами улицам мимо зданий с вывороченными внутренностями, мимо стен с зияющими дырами, мимо труб, каждую минуту готовых обвалиться. На бесформенной груде обломков виднелась единственная уцелевшая вывеска «Ресторан». Какое счастье было вырваться опять в простор полей, увидеть деревья, услышать милый запах земли.
. . . . . . . . . .
Шиленен был взят уланами («Дики были развалины города Ш. »). Вырвавшись «опять в простор полей», Уланский полк устремился к югу и выбил немцев из Вилюнена. На следующий день барон Майдель достаточно своеобразно докладывал о бое 26 октября командиру III корпуса генералу Епанчину 44: «27. 10. В 20 вечера. Командующий лейб-гвардии Уланским Ея Вел. полка Полковник Княжевич во все время пребывания во вверенном мне отряде только находил причины, мешающие движению отряда вперед, и только благодаря доблести Лейб-Гвардии Уланского Ея Величества полка, как господ офицеров, так и нижних чинов, полк этот показал блестящие примеры храбрости и великолепно атаковал под Вилюненом, о чем считаю долгом донести Вашему Высокопревосходительству. В атаку Лейб-Гвардии Уланский Ея Величества полк пошел под командой своих штаб-офицеров (в документе подчеркнуто красным карандашом) и дошел почти до Пилькалена. О доблести Лейб-Гвардии Уланского Ея Величества полка, работавшего на совесть во все время пребывания во вверенном мне отряде считаю долгом донести Вашему Высокопревосходительству. Полковник же Княжевич только мне мешал. Генерал-майор Барон Майдель».
Записки кавалериста. Схема I (к главам I — II)
1 — Россиены, где стоял Лейб-Гвардии Уланский полк, когда туда прибыл Н. Гумилёв. 2 — расположение Уланского полка под Владиславовом, когда он был прикомандирован к конному отряду генерала Майделя и занимался разведкой вдоль границы с Пруссией (главы I и II/1). 3 — разведывательное наступление с переправой через р. Шешупу у Дворишкена (глава II/2). 4 — начало наступления в глубь Пруссии, ночлег в районе Дористаля (глава II/3, 4). 5 — участие Уланского полка во взятии Шиленена и Вилюнена (конец главы II). 6 — отход на отдых в Ковно перед переброской в Польшу.
В этот время Уланский полк уже покинул вверенный барону Майделю отряд, видимо, одной из причин этого был возникший конфликт двух командиров. Трудно себе представить, что Уланский полк мог доблестно действовать вопреки приказам своего командующего! От себя замечу, что барон Майдель часто выглядит в своих донесениях далеко не лучшим образом — частые кляузы, не только на Княжевича, постоянные антисемитские выпады, типа «противник отошел, <...> забирая запасы, приготовленные жидами». Не самый симпатичный герой... Хотя, справедливости ради, замечу, что антисемитский дух исходил из многих просмотренных мною документов, включая документы Штаба Верховного Главнокомандующего... А командир Уланского полка полковник, с 1 января 1915 года — генерал-майор Дмитрий Максимович Княжевич вскоре был представлен к Георгиевскому оружию.
Командир Лейб-Гвардии Уланского полка генерал-майор Д. М. Княжевич
Еще накануне, вечером 26 октября, в штабе III Армейского корпуса была получена телеграмма 45: «Командующий армией приказал немедленно вернуть Лейб-Гвардии Уланский Е. В. полк в Россиены, о чем сообщить Майделю». Что было и исполнено. От Майделя 46: «27. 10. 4 ч. 55 м. вечера. У меня осталось 12 эскадронов и 2 конные батареи <...> Уланский Е. В. полк ушел на Ковно. Взятый вчера Вилюнен мною оставлен». Об этом есть и у Гумилёва.
Вечером мы узнали, что наступление будет продолжаться, но наш полк переводят на другой фронт. Новизна всегда пленяет солдат . . . . . . . . . . но, когда я посмотрел на звезды и вдохнул ночной ветер, мне вдруг стало очень грустно расставаться с небом, под которым я как-никак получил мое боевое крещенье.
В полковом деле 27 октября появилась запись 47: «Сего числа полк перешел границу Германии обратно». Этим эпизодом завершается вторая глава и первая часть «Записок кавалериста». Можно было бы переходить, хронологически, к следующим главам, если бы ни одна загадка...
Существовала ли рукопись «Записок кавалериста»?
«Записок кавалериста», практически, не осталось никаких рукописных документов. Единственное исключение — второй вариант представленной выше II главы 48. Загадка состоит в том, что, при описании одних и тех же эпизодов, мы имеем два совершенно различных текста. Хранящаяся в РГАЛИ «чистовая» рукопись соответствует эпизодам 1, 3 и началу эпизода 4 главы II в представленной выше газетной публикации. Рукопись озаглавлена, как в газете, и можно высказать предположение, что эта глава — фрагмент предполагаемой обработанной газетной публикации для будущей книги. Однако нет никаких указаний, когда осуществлена эта переработка, и неизвестно, существовали ли когда-либо другие переработанные главы, ведь странно, что переработанным оказался только промежуточный фрагмент «книги». Приведем здесь полностью сохранившуюся главу, с краткими комментариями, касающимися, в основном, «хронологической» и «географической» привязки, о чем было сказано выше, по ходу комментирования II главы.
ЗАПИСКИ КАВАЛЕРИСТА
II
«не сопранту»* (не понимаю) [nesuprantu — по-литовски, точная транскрипция — ня супранту?]. Спали по большей части в сараях, причем я узнал, что спать в соломе хотя и хорошо, но холодно, если же спать в сене, то наутро измучаешься, доставая из-за ворота колючие стебельки. Дни проводили за такими же фольварками, то прикрывая работающую артиллерию, то выжидая моменты для небольшого набега. Дул пронизывающий западный ветер. И, наверно, странно было видеть от понурых лошадей сотни молчаливых плясунов с посиневшими лицами.
(Этот абзац возвращает нас во взятый в первом бою Владиславов (18 октября) и в «низкие, душные халупы» раздела 1 главы II, где приходилось ночевать после разведывательных разъездов в период с 18-го по 24-е октября. В рукописи далее сразу же следует описание начала наступления на Шиленен 25 октября, раздел 3 главы II. При этом Гумилёв цитирует строки из стихотворения Ф. Тютчева «Неман»; заметьте, он берет строки из стихотворения, «привязанного» к тем же местам, где он тогда находился! Это, хотя и косвенно, но подтверждает, что фрагмент — результат переработки ранее написанного для газеты текста«в первое наступление мы закладывали розы за уши лошадей» — относится к сослуживцам поэта, а не к нему самому: ведь первый поход в Восточную Пруссию начался для Уланского полка в тех же самых местах 27 июля 1914 года. Фраза и неслучайное «мы» напоминает нам и об истории написания первого «военного» стихотворения Гумилёва «Наступление». Дальнейшие фрагменты соответствуют эпизодом наступления и «забавному зрелищу» на «узкоколейке». Завершается рукопись ночлегом в «обширном покинутом именьи» Бартковен из раздела 4 главы II. )
Наконец пришло отрадное известие, что наша тяжелая артиллерия пристрелялась по сильным неприятельским окопам в Ш. и, по словам вернувшихся разведчиков, они буквально завалены трупами. Было решено предпринять общее наступление.
Невозможно лучше передать картины наступления, чем это сделал Тютчев в четырех строках:
Знамена весело шумели,
На солнце искрились штыки,
Мосты под пушками гремели...
Я сомневаюсь, чтобы утро наступленья могло быть не солнечным, столько бодрости, столько оживления разлито вокруг. Команда звучит особенно отчетливо, солдаты заламывают фуражки набекрень и молодцеватее устраиваются в седлах. Штандарт, простреленный и французами и турками, вдруг приобретает особое значенье, и каждому эскадрону хочется нести его навстречу победе. В первое наступление мы закладывали розы за уши лошадей, но осенью, увы, приходится обходиться без этого. Длинной цепью по три в ряд въехали мы в Германию. Вот где-то сбоку затрещали винтовки, туда помчался эскадрон, и все стихло. По великолепному шоссе, обсаженному столетними деревьями, мы продвинулись еще верст на десять. Повсюду встречались фермы, именья, но жителей почти не было видно. Они бежали, боясь возмездия за все гнусности, наделанные нам во время нашего отступленья, — за подстреленных дозорных, добитых раненых, за разграбленье наших пограничных сел. Немногие оставшиеся стояли у ворот, робко теребя в руках свои шапки. Понятно, их никто не трогал. Особенно мне запомнилась в окне одного большого помещичьего дома фигура сановитого помещика с длинными седыми бакенбардами. Он сидел в кресле, с сигарой в руке, но густые брови были нахмурены, и в глазах светилось горестное изумление, готовое каждую минуту перейти в гнев. «Серьезный барин, — говорили солдаты, — такой выскочит да заругается — так беда. Должно быть, из генералов!»
что она заговорила на этот раз серьезно. Но кавалерию не так легко уничтожить. Не успел прогреметь второй выстрел, как полк раздробился на эскадроны, и эти последние скрылись за фольварками и буграми. Немцы продолжали осыпать шрапнелью опустевшее шоссе до тех пор, пока их не прогнала зашедшая им во фланг другая наступательная колонна. После этого маленького приключения мы около часа ехали спокойно, как вдруг услышали вдали нескончаемую пальбу, словно два сильные отряда вступили между собой в ожесточенную перестрелку. Мы свернули и рысью направились туда. За пригорком перед нами открылось забавное зрелище. На взорванной узкоколейке совершенно одиноко стоял горящий вагон, и оттуда и неслись все эти выстрелы. Оказалось, что он полон винтовочными патронами, и немцы в своем поспешном отступленье бросили его, а наши подожгли. Иллюзия боя получилась полная.
Стало свежей, и в наплывающем сумраке стали кое-где выступать острые лучики звезд. Мы выставили на занятой позиции сторожевое охраненье и поехали ночевать. Биваком нам служило в эту ночь обширное покинутое именье. Поставив коня в дивной каменной конюшне, я вошел в дом. Передние комнаты заняли офицеры, нам, нижним чинам, достались службы и отличная кухня. Я занял комнату какой-нибудь горничной или экономки, судя по брошенным юбкам и слащавым открыткам на стенах.
Сохранившийся рукописный фрагмент «Записок кавалериста» — , в отличие, например, от главы II рассказа «Африканская охота» про ловлю акулы около Джедды, являющейся почти дословно переписанным фрагментом «Африканского дневника». Объяснения этому у меня нет, и если никогда не обнаружатся другие аналогичные фрагменты, боюсь, что это так и останется неразрешенной загадкой...
и подготовки в переброске на другой фронт. Остальные отряды дивизии до конца октября оставались в районе Россиен, наблюдая правый берег Немана, а в первых числах ноября также были направлены на отдых в Ковно 49.
Ковно, Зеленая гора, где размещались
казармы Лейб-Гвардии Уланского полка
и где находится памятних погибшим в 1-ой Мировой войне
1 ноября 1914 года Гумилёв отправил из Ковно письмо Михаилу Лозинскому, в котором подробно рассказал о начале своей боевой службы. Первое письмо Лозинскому еще восторженное, в отличие от следующего, написанного всего через два месяца. Дополнительные комментарии к тексту письма не требуются 50.
пишу тебе уже ветераном, много раз побывавшим в разведках, много раз обстрелянным и теперь отдыхающим в зловонной ковенской чайной. Все, что ты читал о боях под Владиславовом и о последующем наступленьи, я видел своими глазами и во всем принимал посильное участие. Дежурил в обстреливаем<ом> Владиславове, ходил в атаку (увы, отбитую орудийным огнем), мерз в сторожевом охраненьи, ночью срывался с места, заслыша ворчанье подкравшегося пулемета, и опивался сливками, объедался курятиной, гусятиной, свининой, будучи дозорным при следованьи отряда по Германии. В общем, я могу сказать, что это лучшее время моей жизни. Оно несколько напоминает мои абиссинские эскапады, но менее лирично и волнует гораздо больше. Почти каждый день быть под выстрелами, слышать визг шрапнели, щелканье винтовок, направленных на тебя, — я думаю, такое наслажденье испытывает закоренелый пьяница перед бутылкой очень старого, крепкого коньяка. Однако бывает и реакция, и минута затишья — в то же время минута усталости и скуки. Я теперь знаю, что успех зависит совсем не от солдат, солдаты везде одинаковы, а только от стратегических расчетов — а то бы я предложил общее и энергичное наступленье, которое одно поднимает дух армии. При наступленьи все герои, при отступленьи все трусы — это относится и к нам, и к германцам. В частности, относительно германцев, ничто так не возмущает солдат, как презрительное отношенье к ним наших газет. Они храбрые воины и честные враги, и к ним невольно испытываешь большую симпатию, потому что как-никак ведь с ними творишь великое дело войны. А что касается грабежей, разгромов, то как же без этого, ведь солдат не член Армии Спасенья, и если ты перечтешь шиллеровский «Лагерь Валленштейна», ты поймешь эту психологию.
Целуя от моего имени ручки Татьяны Борисовны (жена Лозинского), извинись, пожалуйста, перед нею за то, что во время трудного перехода я потерял специально для нее подобранную прусскую каску. Новой уже мне не найти, потому что отсюда мы идем, по всей вероятности, в Австрию или в Венгрию. Но, говорят, у венгерских гусар красивые фуражки.
Кланяйся, пожалуйста, мэтру Шилейко и напишите мне сообща длинное письмо обо всем, что делается у вас; только не политику и не общественные настроенья, а так, кто что делает, что пишет. Говорила мне Аня, что у Шилейки есть стихи про меня. Вот бы прислал 51.
Жму твою руку.
Первое письмо Лозинскому из Ковно от 1 ноября 1914 г; так называемая «секретка».
4 ноября утром в штабе дивизии была получена телеграмма 52: «Верховный Главнокомандующий повелел предоставить 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии дальнейший отдых. Оставить ее впредь до распоряжения в Ковно. Будберг». В Ковно отряд простоял до 8 ноября. Отдельные полки расположились в казармах на Зеленой Горе 53. Эти укрепленные, подземные казармы сохранились в центре Каунаса, в 1990-х годах там был оборудован эффектный центр развлечений. Штаб дивизии размещался на Новой улице. Вторая Гвардейская кавалерийская дивизия была временно включена в состав 2-й Армии, командующим дивизией был назначен Гилленшмидт. 8 ноября в дивизии был получен приказ спешно грузиться для следования в Ивангород (сейчас г. Демблин в Польше), для переброски на другой фронт. Но об этом — в следующем выпуске.
Гумилёв-1991–1...3 Гумилёв Николай. Сочинения в трех томах, тт. 1–3. М., Художественная литература, 1991.
ПСС-VI.
Неакадемические комментарии — 1–4 Степанов Е. Е. Неакадемические комментарии 1–4 в журнале: Toronto Slavic Quarterly (http://www.utoronto.ca/tsq/), №№ 17, 18, 20, 22.
ПСС-I...VIII Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений. М., Воскресенье, тт. I-VIII, 1998–2007.
Хроника-1991 Степанов Е. Е. Николай Гумилёв. Хроника / В кн. : Николай Гумилёв. Сочинения в трех томах, т. 3. М., Художественная литература, 1991.
Николай Гумилёв. Жизнь поэта. Спб., Вита Нова, 2004.
Примечания:
1. Неакадемические комментарии-4 (TSQ-22), концовка. Там было рассказано о принятии решения идти на войну и о сборе необходимых документов, о зачислении Гумилёва в августе в стоявший под Новгородом Запасной Кавалерийский полк, о первых двух месяцах службы и о посещении его там Ахматовой, об отправке Гумилёва 23 сентября с маршевым эскадроном на постоянное место службы — в Уланский Лейб-Гвардии кавалерийский полк, куда он прибыл 30 сентября.
2. Поэзия русского империализма. М., 1935. Этой книге предшествовали несколько публикаций того же автора. «Акмеизм и империалистическая война», Знамя, 1933. №7, сс. 165–181; «Война и ее барды», Литературная газета— Д-ц, Ал. Волков А. А. Поэзия русского империализма. Рец. // Резец. 1936, №5, с. 24. В том же духе и книга: Цехновицер О. В. "Литература и мировая война 1914–1918 годов. М., 1937.
3. Михайловский Б. В. М., 1939.
4. РГИА Спб., ф. 14, оп. 3, д. 61522, л. 13; факсимильное воспроизведение в книге Шубинский-2004, с. 139.
5. Ю. Зобнин. «Гумилёв — поэт православия». С.-Петербургский гуманитарный. университет профсоюзов. Спб., 2000 (Новое в гуманитарных науках; Выпуск 7).
6. «Неакадемические комментарии-3», примечание 5. Там же представлено факсимильное воспроизведение этого документа.
7. РГВИА, ф. 3549, оп. 1, д. 236 — Приказы по Лейб-Гвардии Уланскому полку за 1914–1915 гг. ; РГВИА, ф. 3509, оп. 1, д. 939 — Участие 2-й Гвардейской Кавалерийской дивизии в боях, 27. 7. 1914 — 23. 11. 1915.
8. Согласно «Расписанию сухопутных войск за 1914 год» (С.-Петербургская Военная типография, 1914), 2-я Гвардейская Кавалерийская дивизия (РГВИА, ф. 3509), расквартированная в Петербургском округе, включала в свой состав: 1-ю бригаду, в составе Лейб-Гвардии Конно-Гренадерского полка Свиты Его Величества (г. Старый Петергоф) (РГВИА, ф. 3544) и Лейб-Гвардии Уланского Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полк (г. Новый Петергоф) (РГВИА, ф. 3549), и 2-ю бригаду, в составе Лейб-Гвардии Драгунского полка (г. Старый Петергоф) (РГВИА, ф. 3552) и Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка (г. Царское Село) (РГВИА, ф. 3591). Каждый полк состоял из 6 эскадронов. В состав дивизии входили также дивизионы Лейб-Гвардии Конной артиллерии и конно-пулеметная команда. Но в ходе боевых действий происходило постоянное переформирование частей, отдельные полки временно выводились из состава дивизии, подключались к другим частям. И наоборот, часто к дивизии присоединялись другие пехотные полки, Казачьи полки и т. д. Там, где это будет требоваться, я буду давать соответствующие пояснения. Это необходимо, так как такие перемещения и взаимодействия с другими частями Гумилёв постоянно отражал в своих «Записках кавалериста», естественно, по цензурным соображениям, никогда не называя точных дислокаций, дат и названий боевых частей.
9. РГВИА, ф. 3509, оп. 1, д. 1186.
10. РГВИА, ф. 3549, оп. 1, д. 236.
11.
12. Автограф письма — в собрании М. С. Лесмана, конверт не сохранился, текст дан по автографу, в ПСС-VIII, №138 — в тексте имеются ошибки.
13. Не смотря на это очевидное свидетельство, в комментариях к письму №137, в ПСС-VIII, утверждается, что «Коля Маленький», племянник Н. Л. Сверчков, с которым Гумилёв был в Абиссинии в 1913 году, служил вместе с «дядей» вначале в Запасном, а потом в Уланском полку.
14. Неакадемические комментарии-4 (TSQ-22), фотография в конце публикации.
15. НЛО, 1994, №8, с. 215.
16. «Родос», посвященного памяти М. А. Кузьминой-Караваевой, ПСС«Чужое небо», но в сборнике вместо «сильные руки» — «крепкие руки».
17. Из стихотворения А. Блока 1908 года «На поле Куликовом».
18. Текст дан по «Аполлону». В ПСС-III, № 14, дается исправленный автором вариант. Судя по тексту, опубликованному в «Аполлоне», приложенный к письму автограф стихотворения «Наступление» хранится в собрании В. А. Петрицкого (СПб) — ПСС-VIII, с. 321. Второй автограф хранится в архиве Лозинского, корректура с авторской правкой, в частности, исключено наиболее пафосное пятое четверостишие про «крылья победы». В дальнейшем, в частности в «Колчане», это четверостишие было автором изъято.
19. ПСС-III, № 14, сс. 321–237. Кстати, в тех же комментариях, вопреки сказанному в письме Ахматовой, утверждается, что стихотворение описывает участие поэта в первых боях.
20. «Записки кавалериста» в публикации даются по изданию Гумилёв-1991–2, сс. 287–349, наиболее точной, выверенной по газете публикации. Попутно замечу, что до сих пор большинство «перепечаток» «Записок кавалериста» делается по их первой полной публикации в Вашингтонском четырехтомнике, где было множество ошибок, случайных пропусков, иногда смешных описок. В дальнейшем сохраняется принятое разбиение «Записок» по главам, в соответствии с номерами публикаций в «Биржевых ведомостях». При этом каждый фрагмент «Записок кавалериста» будет сопровождаться сопутствующими архивными документами, указывающими на место и время действия и одновременно подтверждающими каждый описываемый эпизод. Цензурные прочерки в газетных публикациях «Записок кавалериста» касались, главным образом, точных указаний на место и время действия и на участие в них конкретных боевых частей.
21. «Записки кавалериста» публиковались почти в течение года в следующих номерах газеты «Биржевые ведомости» (номера публикаций I-XVII соответствуют условному разбиению текста на главы): I. 3 февраля 1915 (№14648); II. 3 мая 1915 (№14821); III. 19 мая 1915 (№14851); IV. 3 июня 1915 (№14881); V. 6 июня 1915 (№14887); VI. 9 октября 1915 (№15137); VII. 18 октября 1915 (№15155); VIII. 1 ноября 1915 (№15183); IX. 4 ноября 1915 (№15189); X. 22 ноября 1915 (№15225); XI. 6 декабря 1915 (№15253); XII. 13 декабря 1915 (№15267); XIII. 14 декабря 1915 (№15269); XIV. 19 декабря 1915 (№15279); XV. 22 декабря 1915 (№ 15285); XVI. 8 января 1916 (№15310); XVII. 11 января 1916 (№15316).
22. РГВИА, ф. 03509, оп. 1, д. 939. В сводной таблице документа приведены официальные названия боев, в которых принимала участие 2-я Гвардейская Кавалерийская дивизия за период от 27. 7. 1914 по 23. 11. 1915. Официальное название первых боев Гумилёва: «Арьергардные бои по прикрытию отхода I Армии» — «Расположение по реке Шешупе и бои в р-не Владиславова (с 17. 10 по 24. 10). Переход границы Германии и бой у Куссена (25. 10). Бои у Радцена, Крузена и занятие гор. Вилюнена (26. 10). Переход границы Германии обратно (27. 10). » Именно этот период охватывают I и II главы «Записок кавалериста». В дальнейшем мы будем неоднократно возвращаться к этой таблице — за «официальными» названиями военных кампанию, в которых участвовал Гумилёв.
23. полк и 221-й Рославльский пехотный полк. Уланский полк оставался под командованием барона Майделя до 27 октября. Именно в этот период Гумилёв получил «боевое крещение».
24. РГВИА, ф. 2185, д. 249.
25. ПСС-III, № 15. Сохранилось два автографа, один — в архиве Лозинского, второй — в РГАЛИ, ф. 147, оп. 1, ед. хр. 1, л. 4–5. Причем в одном из автографов, видимо самом раннем, имеется строфа из «второго» военного стихотворения «Солнце духа», что говорит о параллельности их написания и обращении к одному и тому же эпизоду, а именно, к самым первым дням участия поэта в боях. Вскоре Гумилёв внес правку, указав ее в приведенном ниже «потерянном» письме Ахматовой. Все упомянутые стихотворения вошли в сборник «Колчан», вышедшем в декабре 1915 года. Там это стихотворение идет сразу же за открывающим сборник стихотворением «Памяти Анненского». В середину сборника Гумилёв поместил стихотворение «Солнце духа», а ближе к концу первое «военное» стихотворение «Наступление». Если добавить к этому поздний вариант «Пятистопных ямбов», дополненных «военными» строфами, то этим исчерпывается вся «военная» тематика «Колчана» (всего в сборнике — 44 стихотворения). Значительно больше там стихов, привезенных из Италии в 1912 году (чуть ли ни треть!), хотя много и других, никак не связанных с войной стихотворений, в том числе, и африканских. Стихотворение «Война» в сборнике впервые получило посвящение — командиру взвода поручику М. М. Чичагову. Сохранился и сам сборник «Колчан» с дарственной надписью Чичагову: "Многоуважаемому Михаилу Михайловичу Чичагову от искренне его любящего и благодарного ему младшего унтер-офицера его взвода Н. Гумилёва в память веселых разъездов и боев. 27 декабря 1915 г. Петроград. (Хранилось в собрании М. И. Чуванова, Москва). Отметим здесь также, что образ поэта из стихотворения — «жужжат шрапнели, словно пчелы» будет повторен в XV главе «Записок кавалериста» — «пули жужжали, как большие, опасные насекомые».
26. ПСС-III, № 18. Опубликовано в "«Невском альманахе жертвам войны». Вып. 1. Пг., 1915. Третье четверостишие из этого стихотворения (которое входило в первую редакцию стихотворения «Война») попало в X главу «Записок кавалериста», относящуюся к событиям февраля 1916 года. Но последнее четверостишие этого стихотворения, начинающееся строками «Чувствую, что скоро осень будет // Солнечные кончатся труды...», однозначно говорит, когда оно было написано. В ПСС-III два военных, почти одновременно написанных стихотворения, «хронологически» разбиты явно позже написанными двумя «условно военными» стихотворениями «Смерть» (№16) и «Священные плывут и тают ночи...» (№17), которое заканчивается часто вспоминаемыми Ахматовой в «Записных книжках» строками: «...И ведаю, что обо мне, далеком, // Звенит Ахматовой сиренный стих. »
27.
28. Например, «Смерть» начала 1915 года, ПСС-III, №16; «Священные плывут и тают ночи...», ПСС-III, №17; «Сестре милосердия» и «Ответ сестры милосердия», ПСС-III, №25 и 26.
29. «Мадригал полковой даме», ПСС-III, №36; «Командиру 5-го Александрийского полка», ПСС-III, №48; «Взгляните: вот гусары смерти!. . », ПСС
30. «Пятистопные ямбы» 1916-го года, опубликованные в «Колчане», ПСС-III, №33, и «Память» 1919-го года, открывающая последний сборник поэта «Огненный столп», ПСС
31. РГВИА, ф. 2185, д. 872.
32. РГВИА, ф. 2185, д. 249.
33. Там же.
34. Там же.
35.
36. В Вашингтонском издании, на которое я ссылаюсь в «Неакадемических комментариях-4», Георгий Владимирович Янишевский дается с инициалами Ю. В. Янишевский, т. е. «Юрий», что, как известно — одно и то же.
37. РГВИА, ф. 2185, оп. 1, д. 1003.
38. РГВИА, ф. 3549, оп. 1, д. 236.
39. Там же.
40.
41. Как и все остальное, все железные дороги в этих местах в Советское время были уничтожены. Об их истории и протяженности, о том, сколько дорог в Восточной Пруссии исчезло после 1945 года, можно узнать на посвященном этому сайте http://milovsky-gallery.albertina.ru/index_r.phtml?chnum=17.
42. РГВИА, ф. 2185, д. 249.
43. РГВИА, ф. 3509, оп. 1, д. 922.
44. РГВИА, ф. 2185, д. 249.
45.
46. РГВИА, ф. 2185, д. 249.
47. РГВИА, ф. 3549, оп. 1, д. 236.
48.
49. РГВИА, ф. 3509, оп. 1, д. 918 — Приказы начала войны по 2-й кавалерийской дивизии.
50. ПСС— по почтовому штемпелю. Письмо написано на так называемой «секретке» (вид почтового отправления, когда по периметру идет перфорация, как у почтовой марки, позволяющая раскрыть заклеенное письмо, только оторвав края). Даты Гумилёв не проставил. На лицевой стороне указан адрес: Петроград, ЕВ Михаилу Леонидовичу Лозинскому. Редакция «Аполлона». Разъезжая, 8. Имеется три почтовых штемпеля: на лицевой стороне (отправителя) — Шанцынов 1. 11. 14; на обратной стороне (получателя) — Петроград 12–11–14 — 12 Гор. почта. В военное время письма шли достаточно долго, возможно, потому что они проходили военную цензуру.
51. Шилейко Владимир Казимирович (1891–1930) — выдающийся востоковед, поэт, с 1918 года второй муж А. Ахматовой. Его дружба с Лозинским отразилась во взаимных посвящениях стихотворений у обоих поэтов. Сближение их относится, по-видимому, к весне 1913 г. Текст стихотворения Шилейко, обращенного к Гумилёву (содержание которого можно понять из следующего письма Гумилёва Лозинскому от 2. 01. 1915), не известен.
52. РГВИА, ф. 3509, оп. 1, д. 922.
53. РГВИА, ф. 3552, оп. 1, д. 29.