Поэт на войне. Часть 1. Выпуск 2. Евгений Степанов (страница 2)

Следующая неделя выдалась сравнительно тихая. Мы седлали еще в темноте, и по дороге к позиции я любовался каждый день одной и той же мудрой и яркой гибелью утренней звезды на фоне акварельно-нежного рассвета. Днем мы лежали на опушке большого соснового леса и слушали отдаленную пушечную стрельбу. Слегка пригревало бледное солнце, земля была густо устлана мягкими странно пахнущими иглами. Как всегда зимою, я томился по жизни летней природы, и так сладко было, совсем близко вглядываясь в кору деревьев, замечать в ее грубых складках каких-то проворных червячков и микроскопических мушек. Они куда-то спешили, что-то делали, несмотря на то что на дворе стоял декабрь. Жизнь теплилась в лесу, как внутри черной, почти холодной головешки теплится робкий тлеющий огонек. Глядя на нее, я всем существом радостно чувствовал, что сюда опять вернутся большие диковинные птицы и птицы маленькие, но с хрустальными, серебряными и малиновыми голосами, распустятся душно пахнущие цветы, мир вдоволь нальется бурной красотой для торжественного празднования колдовской и священной Ивановой ночи.

Иногда мы оставались в лесу на всю ночь. Тогда, лежа на спине, я часами смотрел на бесчисленные ясные от мороза звезды и забавлялся, соединяя их в воображении золотыми нитями. Сперва это был ряд геометрических чертежей, похожий на развернутый свиток Кабалы. Потом я начинал различать, как на затканном золотом ковре, различные эмблемы, мечи, кресты, чаши в не понятных для меня, но полных нечеловеческого смысла сочетаниях. Наконец явственно вырисовывались небесные звери. Я видел, как Большая Медведица, опустив морду, принюхивается к чьему-то следу, как Скорпион шевелит хвостом, ища, кого ему ужалить. На мгновенье меня охватывал невыразимый страх, что они посмотрят вниз и заметят там нашу землю. Ведь тогда она сразу обратится в безобразный кусок матово-белого льда и помчится вне всяких орбит, заражая своим ужасом другие миры. Тут я обыкновенно шепотом просил у соседа махорки, свертывал цигарку и с наслаждением выкуривал ее в руках — курить иначе значило выдать неприятелю наше расположение.

«охватывал невыразимый страх», родилась впоследствии поэма «Звездный ужас»? ²²

«Горе! Горе! Страх, петля и яма

Для того, кто на земле родился,

Потому что столькими очами

На него взирает с неба черный,

»

В конце недели нас ждала радость. Нас отвели в резерв армии, и полковой священник совершил богослужение. Идти на него не принуждали, но во всем полку не было ни одного человека, который бы не пошел. На открытом поле тысяча человек выстроились стройным четырехугольником, в центре его священник в золотой ризе говорил вечные и сладкие слова, служа молебен. Было похоже на полевые молебны о дожде в глухих, далеких русских деревнях. То же необъятное небо вместо купола, те же простые и родные, сосредоточенные лица. Мы хорошо помолились в тот день.

В конце недели, в пятницу 28 ноября, дивизию отвели на отдых за Петроков. Уланский полк расположился в Лонгиновке ²³. В субботу 29 ноября в полку было объявлено ²⁴: «Завтра в 11 часов утра около расположения штаба полка (Бол. Майков) будет отслужена Божественная Литургия, а после нее панихида по всем убитым в эту войну чинам полка. К означенному времени выслать всех желающих нижних чинов полка, а всем певчим собраться в 8 1/2 часа утра». Полковым священником у улан был протоиерей Смоленский, пожалованный приказом №127 от 20 ноября 1914 года ²⁵ «§11. Высочайшим приказом в 6-й день ноября с.г. протоиерею Смоленскому за особые заслуги пожалован орден Св. Владимира 3 ст. Объявленную о сем предписанную награду эту внести в его послужной список.». С 20 ноября, днем, когда Гумилёв заработал своего Георгия, связано несколько событий. В том же приказе №127 сказано: «§10. Сего числа я имел счастье получить от Ея Императорского Величества Государыни императрицы Александры Феодоровны телеграмму следующего содержания. „Спасибо дорогие мои уланы, что вспомнили своего шефа в эту 20-ю годовщину. Да хранит и подкрепит Вас Господь на поле брани. Александра“». 21 ноября в Петрограде, в «Бродячей собаке», состоялся первый после начала войны «Вечер поэтов петроградского Парнаса» ²⁶; среди выступавших — Ахматова, Мандельштам, Шилейко, Кузмин, Городецкий, Тэффи, Северянин и др. А на другом фронте, в бою при дер. Грабие, в Верхней Галиции, 22 ноября был сильно контужен шрапнелью поручик 294 пехотного Березинского полка, брат Николая Гумилёва — Дмитрий Степанович Гумилёв ²⁷.

Лонгиновка, где прошла «сравнительно тихая» неделя

В следующей главе описываются события с 1 по 4 декабря 1914 года. 1 декабря 1914 года командир корпуса Гилленшмидт издал приказ №14 ²⁸ «2 Гв. кав. див. в 3 часа дня выслать 4 развед. эскадрона, коими занять линию обороны <...> у д. Милакова, Букова, Заводова, Ленкава (удерживать эти пункты). Всей дивизии с темнотой сосредоточиться в р-не Нехцице, имея 2 эскадрона в Роспрже и Каменске. В случае наступления противника задерживать его на линии Роспржа — Каменск и не отходить от этой линии до очищения Петрокова...» Вместе со 2-й Гв. кав. дивизией натиск противника в эти дни сдерживали Забайкальская казачья бригада и Уральская казачья дивизия. В приказе № 15 ²⁹ «В случае натиска противника и невозможности удерживать позиции отходить: <...> Уральской казачьей дивизии — отходить в полной связи с кирасирами и 2-й Гв. кав. дивизией на Ежова — Страшов — Любен — Зыгмунтов <...> 2-й Гв. кав. дивизии — отходить в полной связи с Уральской и 13 кавалерийской дивизиями на Горжковицы — Пржедборж, где наблюдать и оборонять от Тарас искл. до устья р. Черны возле Цементники. Штаб корпуса в г.дв. Домброва. Отход лишь под натиском и предупреждением соседей...»

Записки кавалериста. Схема II (к главам III — VI)

1 — дорога от Ивангорода, через Радом, по Южной Польше (начало главы III). 2 — расположение Уланского полка около ж/д станции Колюшки (глава III). 3 — переход от Колюшек в район Петрокова и разъезды на Белхатов (конец глава III). 4 — расположение в районе д. Мзурки, бой под Велеполе и последующая ночная разведка, за которую Н. Гумилёв получил первый Георгиевский крест (глава IV/1, 2). 5 — разведка вокруг Петрокова и расположение Уланского полка у д. Сиомки (глава IV/3). 6 — бивак в Лонгиновке (конец главы IV). 7 — штаб Уральской казачьей дивизии в Роспрже (глава V/1). 8 — осуществление связи между Уральской дивизией и Уланским полком (глава V/2). 9 — дом ксендза в Скотниках (глава V/3). 10 — переход на позиции вдоль р. Пилица и наблюдение за боем пехоты у д. Тварда (глава VI/1–2). 11 — расположение вдоль Пилицы и бой у д. Иновлодзь (глава VI/3). 12 — расположение Уланского полка на отдых в Кржечинчине перед переброской на другой фронт (в Олиту).

Взвод Гумилёва, входивший в один из двух эскадронов улан, оставленных в Роспрже («большое местечко Р.»), обеспечивал «полную связь» с Уральской казачьей дивизией. Штаб корпуса в эти дни размещался в Сулееве, потом перешел в Опочно, и Гумилёву подолгу приходилось его разыскивать.

Было решено выровнять фронт, отойдя верст на тридцать, и кавалерия должна была прикрывать этот отход. Поздно вечером мы приблизились к позиции, и тотчас же со стороны неприятеля на нас опустился и медленно застыл свет прожектора, как взгляд высокомерного человека. Мы отъехали, он, скользя по земле и по деревьям, последовал за нами. Тогда мы галопом описали петли и стали за деревню, а он еще долго тыкался туда и сюда, безнадежно отыскивая нас.

Мой взвод был отправлен к штабу казачьей дивизии, чтобы служить связью между ним и нашей дивизией. Лев Толстой в «Войне и мире» посмеивается над штабными и отдает предпочтение строевым офицерам. Но я не видел ни одного штаба, который уходил бы раньше, чем снаряды начинали рваться над его помещением. Казачий штаб расположился в большом местечке Р. Жители бежали еще накануне, обоз ушел, пехота тоже, но мы сидели больше суток, слушая медленно надвигающуюся стрельбу, — это казаки задерживали неприятельские цепи. Рослый и широкоплечий полковник каждую минуту подбегал к телефону и весело кричал в трубку: «Так... отлично... задержитесь еще немного... все идет хорошо...» И от этих слов по всем фольваркам, канавам и перелескам, занятым казаками, разливались уверенность и спокойствие, столь необходимые в бою. Молодой начальник дивизии, носитель одной из самых громких фамилий России, по временам выходил на крыльцо послушать пулеметы и улыбался тому, что все идет так, как нужно.

Именно этот штаб в Роспрже описан во фрагменте «1». «Рослый и широкоплечий полковник» — это начальник штаба Уральской казачьей дивизии полковник Егоров. «Молодой начальник дивизии, носитель одной из самых громких фамилий России» — исполнявший в эти дни обязанности командира Уральской казачьей дивизии генерал-майор граф Петр Михайлович Стенбок ³⁰. Ему тогда было 45 лет (род. 11 апреля 1869 г.) При первой подготовке комментариев к «Запискам кавалериста», у меня, как и у большинства моих оппонентов, вначале вызвала сомнение фамилия — Стенбок ³¹. Но как выяснилось, во времена Гумилёва фамилия Стенбок была, действительно, знаменита, и особенно в военных кругах. Корни рода Стенбоков уходят в Швецию. Шведский генерал Стенбок (граф Магнус, 1664–1717 г.) принимал участие в Северной войне и много содействовал победе шведов под Нарвою в 1700 году. Позже Стенбоки приняли российское подданство и из их среды вышло множество крупных военноначальников. Именно так и воспринимал эту фамилию Гумилёв.

— Роспржа. Костел в Роспрже

Мы, уланы, беседовали со степенными бородатыми казаками, проявляя при этом ту изысканную любезность, с которой относятся друг к другу кавалеристы разных частей.

К обеду до нас дошел слух, что пять человек нашего эскадрона попали в плен. К вечеру я уже видел одного из этих пленных, остальные высыпались на сеновале. Вот что с ними случилось. Их было шестеро в сторожевом охранении. Двое стояли на часах, четверо сидели в халупе. Ночь была темная и ветреная, враги подкрались к часовому и опрокинули его. Подчасок дал выстрел и бросился к коням, его тоже опрокинули. Сразу человек пятьдесят ворвались во двор и принялись палить в окна дома, где находился наш пикет. Один из наших выскочил и, работая штыком, прорвался к лесу, остальные последовали за ним, но передний упал, запнувшись на пороге, на него попадали и его товарищи. Неприятели, это были австрийцы, обезоружили их и под конвоем тоже пяти человек отправили в штаб. Десять человек оказались одни, без карты, в полной темноте, среди путаницы дорог и тропинок.

По дороге австрийский унтер-офицер на ломаном русском языке все расспрашивал наших, где «кози», то есть казаки. Наши с досадой отмалчивались и наконец объявили, что «кози» именно там, куда их ведут, в стороне неприятельских позиций. Это произвело чрезвычайный эффект. Австрийцы остановились и принялись о чем-то оживленно спорить. Ясно было, что они не знали дороги. Тогда наш унтер-офицер потянул за рукав австрийского и ободрительно сказал: «Ничего, пойдем, я знаю, куда идти». Пошли, медленно загибая в сторону русских позиций.

В белесых сумерках утра среди деревьев мелькнули серые кони — гусарский разъезд. «Вот и кози!» — воскликнул наш унтер, выхватывая у австрийца винтовку. Его товарищи обезоружили остальных. Гусары немало смеялись, когда вооруженные австрийскими винтовками уланы подошли к ним, конвоируя своих только что захваченных пленных. Опять пошли в штаб, но теперь уже русский. По дороге встретился казак. «Ну-ка, дядя, покажи себя», — попросили наши. Тот надвинул на глаза папаху, всклокочил пятерней бороду, взвизгнул и пустил коня вскачь. Долго после этого пришлось ободрять и успокаивать австрийцев.

— Ржахта — Монколице — Бугай ³², лежащей западнее Петрокова. Из журнала боевых действий Уральской казачьей дивизии ³³«В приказе по конному отряду указывалось, что ввиду необходимости сохранения фронта ю.-з. армии для нанесения удара противнику южнее группой 4-й армии приказано было в ночь на 2 декабря начать отход за р. Пилица. <...> 2 декабря с 11 часов утра противник перешел в наступление и начал теснить наши полки. Ввиду категорического приказания Генерала Гилленшмидта, чтобы казаки занимали западную часть линии обороны между колонией Рокшица и Вулька, на участок был направлен полк. Противник наступает главным образом через Козероги и Пекарки на Рокшице. На находящийся южнее Уральской 2-ую Гв. кавалерийскую дивизию противник также особенного давления не производит, направив главный удар в направлении к Петрокову. К вечеру полки Уральской дивизии заняли линию Буйны — Сиомки, имея сотни в дд. Кренжня, Воля Кршитопорске <...> Штаб дивизии, предполагавший ночевать в д. Кржижанове, ввиду занятия противником д. Рокшице перешел ночевать в пос. Роспржу». В то же время из штаба 2-ой Гвардейской кавалерийской дивизии, располагавшегося в Нехцице, доносили ³⁴: «2 декабря. Сегодня на фронте дивизии к 2 часа дня обозначилось наступление небольших партий противника (пехота) на фронте Богданов — Янов. <...> Дивизия с наступлением темноты отходит на Горжковицы, выставив охранение по линии Некцице — Михалова, и имея 2 эскадрона улан в Роспрже...» Таким образом, весь день 2 декабря Гумилёв провел в Роспрже, доставляя донесения от штаба Уральской казачьей дивизии в штаб своей 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии и в штаб корпуса. Только поздно вечером отдельные полки Уральской дивизии сосредоточились в Роспрже ³⁵: «...Командующий дивизией Граф Стенбок приказал идти в п. Роспржу, куда части дивизии и батареи прибыли в полной темноте по разным дорогам около 10–11 часов вечера, и расположились квартиро-биваком в самом посаде очень тесно по грязным дворам...»

«Записок кавалериста». Фрагмент "2" описывает события 3 декабря 1914 года. Наступление противника продолжалось. 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия начала отход по дороге Сулеев — Парадиз — Опочно — Гельнев. Из приказа №17: «За ночь противник оттеснил наше сторожевое охранение за ж/д и в 3 часа ночи занял Петроков. Всем дивизиям продолжать выполнять задания в своих полосах. Отходить только под давлением. На реке Пилица удерживать указанные участки» ³⁶. В Штаб северо-западного фронта поступило сообщение, что Гилленшмидт, не предупредив 5-ю Армию, ушел из Петрокова, порвав с ней связь ³⁷. Располагавшийся с вечера 2 декабря в Горжковицах штаб 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии и вся дивизия, включая Уланский полк, начали отход в сторону Пилицы. Из донесения, доставленного уланами (эскадроном Гумилёва) в штаб Уральской дивизии ³⁸: «Дивизия от Горжковица отходит в направлении на Кросно, Цесле, Охотник, Пржедборж...» Уральская казачья дивизия также начала отход. Штаб Уральской дивизии утром 3 декабря отошел из Роспржи в расположенный в четырех верстах Страшов ³⁹. Из Страшова Гумилёву нужно было проехать в расположение своей дивизии в Пеньки Горжковицке, где еще утром размещался штаб дивизии ⁴⁰

Дорога из Парадиза в Опочно, по которой отходили войска

На следующий день штаб казачьей дивизии и мы с ним отошли версты за четыре, так что нам были видны только фабричные трубы местечка Р. Меня послали с донесением в штаб нашей дивизии. Дорога лежала через Р., но к ней уже подходили германцы. Я все-таки сунулся, вдруг удастся проскочить. Едущие мне навстречу офицеры последних казачьих отрядов останавливали меня вопросом — вольноопределяющийся, куда? — и, узнав, с сомнением покачивали головой. За стеною крайнего дома стоял десяток спешенных казаков с винтовками наготове. «Не проедете, — сказали они, — вон уже где палят». Только я выдвинулся, как защелкали выстрелы, запрыгали пули. По главной улице двигались навстречу мне толпы германцев, в переулках слышался шум других. Я поворотил, за мной, сделав несколько залпов, последовали и казаки.

На дороге артиллерийский полковник, уже останавливавший меня, спросил: «Ну что, не проехали?» — «Никак нет, там уже неприятель». — «Вы его сами видели?» — «Так точно, сам». Он повернулся к своим ординарцам: «Пальба из всех орудий по местечку». Я поехал дальше.

Встреченный Гумилёвым артиллерийский полковник — это командир 7-го Донского казачьего артиллерийского дивизиона полковник Греков. Этот дивизион входил в состав Уральской казачьей дивизии. Из журнала боевых действий 7-го Донского дивизиона ⁴¹«...14 батарея двигалась с главными силами, и ей было приказано занять позиции к востоку от Страшова. Позиция была укрытая, но с наблюдательного (крыша дома) видно было плохо, так как по берегу реки были заросли. Получено донесение, что по дороге от Ежова на Роспржу наступал противник, поэтому приказано эту дорогу обстреливать, но только до Магдаленки, где еще были наши части (12 1/4 дня). В 12 1/2 ч. дня приказано открыть огонь. В 2 часа дня приказано открыть огонь 4 орудиями по Роспрже, а 2 орудиями по Бялоцин. Неприятельская артиллерия, хотя и стреляла по дер. Страшев и по сделанным впереди ее окопам, но поражения не было. Около 3–4 час. дня получены донесения, что с северо-запада двигается неприятель и может отрезать от пути нашего отхода, поэтому дивизия и батарея снялись с позиции и пошли через Любень — Стобница на ночлег в Домбровку, куда квартирьером послан с дороги сотник Чекин. В Стобнице от командира пехотной бригады получено сведение, что Домбровка будет занята пехотой, поэтому на ночлег пошли в Паскржин, куда части прибыли около 10 час. вечера. Ночью около 11–12 час. приказано перейти в Скотники, куда прибыли около 3–4 час. ночи. Всего пройдено 25 верст. <...> Сотник Чекин в Скотники прибыл только 4 декабря утром, так как посланный за ним в темноте его не нашел».

Обстрел Роспржи в 2 часа дня начался сразу после встречи Гумилёва с полковником Грековым.

Однако мне все-таки надо было пробраться в штаб. Разглядывая старую карту этого уезда, случайно оказавшуюся у меня, советуясь с товарищем — с донесением всегда посылают двоих — и расспрашивая местных жителей, я кружным путем через леса и топи приближался к назначенной мне деревне. Двигаться приходилось по фронту наступающего противника, так что не было ничего удивительного в том, что при выезде из какой-то деревушки, где мы только что, не слезая с седел, напились молока, нам под прямым углом перерезал путь неприятельский разъезд. Он, очевидно, принял нас за дозорных, потому что вместо того, чтобы атаковать нас в конном строю, начал быстро спешиваться для стрельбы. Их было восемь человек, и мы, свернув за дома, стали уходить. Когда стрельба стихла, я обернулся и увидел за собой на вершине холма скачущих всадников — нас преследовали; они поняли, что нас только двое.

В это время сбоку опять послышались выстрелы, и прямо на нас карьером вылетели три казака — двое молодых, скуластых парней и один бородач. Мы столкнулись и придержали коней. «Что там у вас?» — спросил я бородача. «Пешие разведчики, с полсотни. А у вас?» — «Восемь конных». Он посмотрел на меня, я на него, и мы поняли друг друга. Несколько секунд помолчали. «Ну, поедем, что ли!» — вдруг словно нехотя сказал он, а у самого так и зажглись глаза. Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и сразу стали заворачивать коней. Едва мы поднялись на только что оставленный нами холм, как увидели врагов, спускавшихся с противоположного холма. Мой слух обжег не то визг, не то свист, одновременно напоминающий моторный гудок и шипенье большой змеи, передо мной мелькнули спины рванувшихся казаков, и я сам бросил поводья, бешено заработал шпорами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у нас был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек. Гнали они отчаянно, и расстояние между нами почти не уменьшалось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла. Через минуту мы уже неслись мимо него.

Но всему бывает конец! Немцы свернули круто влево, и навстречу нам посыпались пули. Мы наскочили на неприятельскую цепь. Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца. Они гонялись за ней, не обращая внимания на пули, словно в своей родной степи. «Батурину пригодится, — говорили они, — у него вчера убили доброго коня». Мы расстались за бугром, дружески пожав друг другу руки.

Леса в окрестностях Скотников и Пилицы, где Гумилёв нашел свой штаб

Пока Гумилёв пробирался в штаб своей дивизии, отход корпуса продолжался. Из донесения штаба 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии в штаб Уральской дивизии Стенбоку ⁴²«В 11 ч. выяснилось движение значительных сил противника. <...> Наше сторожевое охранение отошло и сейчас дивизия заняла позицию Буйнице — Буйнички. Штаб дивизии в Пеньки Горшковицке. В случае выяснения отхода левого фланга, ввиду отхода 13 Кавалерийской дивизии, думаю задержаться недолго и отходить на Бенчковице — Цесле». В следующем донесении уже указывалось ⁴³: «1.40 дня из Пеньки Горшковицке. Ввиду явно обозначенного отхода моего левого фланга дивизия сейчас начинает отходить от Пеньки Горшковицке на Цесле — Охотник — Пржедборж. В случае возможности дивизия ночует перед рекой Пилицей, если нет, то постарается занять Пржедборж». Не удивительно, что Гумилёву долго пришлось разыскивать свой штаб. Разыскал он его, видимо, в лесу, недалеко от Пилицы.

"3" относится к вечеру того же дня. Перешедший вначале в Паскржин штаб Уральской дивизии разыскать было также непросто. Из боевого дела Уральской казачьей дивизии за 3 декабря 1914 года ⁴⁴: «...Штаб дивизии и 7 полка с артиллерийским дивизионом к вечеру занял д. Паскржин <...> Ночью, ввиду донесений 5 полка о движении пехоты противника от Жерехова на Пиваки, дивизия с подошедшими 3 сотнями 5 полка была переведена по мосту у д. Скотники в эту деревню. С утра дер. Скотники стала обстреливаться ружейным огнем пехоты противника, подошедшей к Паскржину и двигавшейся оттуда цепями в направлении к берегу Пилицы. Штаб дивизии находится в Скотниках...». В другом приказе Стенбока четко указывается ⁴⁵: «Начальник дивизии приказал Вам лично немедленно прибыть в д. Скотники в дом ксендза».

К штабу казачьей дивизии я вернулся в полночь. Поел холодной курицы и лег спать, как вдруг засуетились, послышался приказ седлать, и мы снялись с бивака по тревоге. Была беспросветная темь. Заборы и канавы вырисовывались лишь тогда, когда лошадь натыкалась на них или проваливалась. Спросонок я даже не разбирал направления. Когда ветви больно хлестали по лицу, знал, что едем по лесу, когда у самых ног плескалась вода, знал, что переходим вброд реки. Наконец остановились у какого-то большого дома. Коней поставили во дворе, сами вошли в сени, зажгли огарки... и отшатнулись, услыша громовой голос толстого старого ксендза, вышедшего нам навстречу в одном нижнем белье и с медным подсвечником в руке. «Что это такое, — кричал он, — мне и ночью не дают покою! Я не выспался, я еще хочу спать!»

Мы пробормотали робкие извинения, но он прыгнул вперед и схватил за рукав старшего из офицеров. «Сюда, сюда, вот столовая, вот гостиная, пусть ваши солдаты принесут соломы. Юзя, Зося, подушки панам, да достаньте чистые наволочки». Когда я проснулся, было уже светло. Штаб в соседней комнате занимался делом, принимал донесения и рассылал приказания, а передо мной бушевал хозяин: «Вставайте скорее, кофе простынет, все уже давно напились!» Я умылся и сел за кофе. Ксендз сидел против меня и сурово меня допрашивал. «Вы вольноопределяющийся?» — «Доброволец». — «Чем прежде занимались?» — «Был писателем». — «Настоящим?» — «Об этом я не могу судить. Все-таки печатался в газетах и журналах, издавал книги». — «Теперь пишете какие-нибудь записки?» — «Пишу». Его брови раздвинулись, голос сделался мягким и почти просительным: «Так уж, пожалуйста, напишите обо мне, как я здесь живу, как вы со мной познакомились». Я искренно обещал ему это. «Да нет, вы забудете. Юзя, Зося, карандаш и бумагу!» И он записал мне название уезда и деревни, свое имя и фамилию.

возможности отблагодарить достопочтенного патера (не знаю его фамилии) из деревни (забыл ее название) не за подушку в чистой наволочке, не за кофе с вкусными пышками, но за его глубокую ласковость под суровыми манерами и за то, что он так ярко напомнил мне тех удивительных стариков-отшельников, которые так же ссорятся и дружатся с ночными путниками в давно забытых, но некогда мною любимых романах Вальтера Скотта.

Река Пилица напротив Скотников. Дом ксендза в Скотниках.

Скотники — это та деревня, название которой забыл автор. Скотники расположены за рекой Пилицей. К сожалению, несмотря на предпринятые попытки, не удалось восстановить имени ксендза. Но думаю, это будет несложно проделать, если попасть в Польшу, в эти места... Еще в этом фрагменте «Записок» важно отметить прямое свидетельство Гумилёва о том, что он вел военный дневник: — «Теперь пишете какие-нибудь записки?» — «Пишу» (непрерывные бои и разведка), он не успел переписать ни названия деревни, которое нам удалось восстановить, ни имени ксендза, которое, я надеюсь, будет вскоре восстановлено...

С 4 декабря начался организованный отход кавалерийских полков корпуса с целью выравнивания линии фронта. Штаб 4 Армии отошел на восток от Пилицы в Конск ⁴⁶. В приказе №19 от 4.12.1914 сказано ⁴⁷: «12 ч. дня. Противник наступает четырьмя колоннами, каждая силою до дивизии, Вверенному мне корпусу наблюдать и вести разведку к западу от Пилицы и оборонять реку. <...> 2-й Гв. кавалерийской дивизии от Скотников искл. до Целинтишки. <...> Разграничительная линия кирасир и 2-й Гв. кавалерийской дивизии — Строшов — Стобница — Скотники — Млынек (на Чарне)...» Гумилёв вернулся в расположение дивизии, в свой полк. Из донесений Стенбоку из штаба дивизии 4 ноября ⁴⁸«Штаб дивизии ночует в Пржедборже. В Боровы Горы ночуют два эскадрона Улан. Охранение выставлено Калинки — Охотник — Стржельце. Кросно занят в 9 вечера пехотой противника. <...> Начальник дивизии предполагает задержать отступление у Пржедборжа <...> В 10 утра арьергарды прошли Пржедборж. <...> Под напором противника буду переходить на другую сторону реки, взрывая переправы <...> Полкам приказано переходить на правый берег. Штаб дивизии переходит в Пшенанки...» В этот день Уланский полк помогал Гусарскому полку ⁴⁹: «Ввиду обозначившегося отхода нашего правого фланга и опасности быть отрезанными от переправы у г. Пржедборжа, нам на помощь был прислан Уланский полк. Задержав насколько возможно противника, был получен приказ отходить за Пилицу. Во время переправы обстреливался мост. Выполнив задачу прикрытия отхода 3-го Кавалерийского корпуса, дивизия отошла в р-н д. Фальков, где стала на ночлег». С этого момента начался планомерный отход всех войск за речку Пилица, начиная от Пржедборжа и устья речки Тарас. Уланский полк ночевал в Олешевнице.

Пржедборж, старая фотография

С 5 по 7 декабря отход на новые позиции вдоль Пилицы, точнее, восточнее Пилицы, на северо-восток, «спрямляя» ее излучину, продолжался. Через Маленец ^{50 51}«дивизия 7 декабря собралась в д. Соколов. Переход 20 верст через Янков — Пржемусова Воля — Горжалков — Опочно — Либишев. Присоединилась к кавалерийскому корпусу Гилленшмидта в кол. Крушевец в 6 ч. вечера. <...> Уланский полк ночевал в Беловица, встали только в 1 ч. ночи, так как все занято разными частями...». 7 декабря противником было занято крупное село Иновлодзь ⁵², расположенное на реке Пилица, ниже по течению, северо-восточнее тех мест, откуда началось отступление. События, описываемые в главе VI, относятся к 8 — 10 декабря 1914 года. Прибывший вечером 7 декабря в Крушевец Уланский полк был утром направлен на позиции, расположенные южнее Пилицы. В приказе по кавалерийскому корпусу №314 от 7 декабря 1914 года сказано ⁵³: «Сегодня в 12 ч. дня приказано перейти в общее наступление. Конному корпусу оказывать содействие. Атака на фронте Сыски — Видеранов — Ольшовец и далее на Замончков. Для этого <...> отрядам под командованием Скоропадского наступать в направлении на Слуюцице — Тварда для содействия частям 52 и 45 пехотных дивизий. 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии по ее прибытии будет сразу направлена за колонной Скоропадского. Штаб в Краснице». В приказе № 22 сказано ⁵⁴: «7.12. 11 ч. дня. Наша пехота успешно продвигается вперед, овладев линией Камень Вельке — Антонинов — Людвинов — Ольшовец, взяв 200 пленных и 2 пулемета. Противник по линии Иновлодзь — р. Соломянка — Мазарня — Братков — Поток. Приказываю: <...> 2-й Гв. кав. дивизии — к 9 ч. утра <8 декабря> подойти головой колонны к колонии Крушевец. Командирам прибыть в д. Подлесье. Сбор донесений в Краснице около костела».

Эти наступление пехоты в районе села Тварда 8 декабря описано в разделах «1–2» главы VI «Записок кавалериста».

Фронт был выровнен. Кое-где пехота отбивала противника, вообразившего, что он наступает по собственной инициативе, кавалерия занималась усиленной разведкой. Нашему разъезду было поручено наблюдать за одним из таких боев и сообщать об его развитии и случайностях в штаб. Мы нагнали пехоту в лесу. Маленькие серые солдатики со своими огромными сумками шли вразброд, теряясь на фоне кустарника и сосновых стволов. Одни на ходу закусывали, другие курили, молодой прапорщик весело помахивал тростью. Это был испытанный, славный полк, который в бой шел, как на обычную полевую работу; и чувствовалось, что в нужную минуту все окажутся на своих местах без путаницы, без суматохи и каждый отлично знает, где он должен быть и что делать.

Батальонный командир верхом на лохматой казачьей лошадке поздоровался с нашим офицером и попросил его узнать, есть ли перед деревней, на которую он наступал, неприятельские окопы. Мы были очень рады помочь пехоте, и сейчас же был выслан унтер-офицерский разъезд, который повел я. Местность была удивительно удобная для кавалерии, холмы, из-за которых можно было неожиданно показаться, и овраги, по которым легко было уходить.

Едва я поднялся на первый пригорок, щелкнул выстрел — это был только неприятельский секрет. Я взял вправо и проехал дальше. В бинокль было видно все поле до деревни, оно было пусто. Я послал одного человека с донесением, а сам с остальными тремя соблазнился пугнуть обстрелявший нас секрет. Для того чтобы точнее узнать, где он залег, я снова высунулся из кустов, услышал еще выстрел и тогда, наметив небольшой пригорок, помчался прямо на него, стараясь оставаться невидимым со стороны деревни. Мы доскакали до пригорка — никого. Неужели я ошибся? Нет, вот один из моих людей, спешившись, подобрал новенькую австрийскую винтовку, другой заметил свеженарубленные ветви, на которых только что лежал австрийский секрет. Мы поднялись на холм и увидели троих бегущих во всю прыть людей. Видимо, их смертельно перепугала наша неожиданная конная атака, потому что они не стреляли и даже не оборачивались. Преследовать их было невозможно, нас обстреляли бы из деревни, кроме того, наша пехота уже вышла из лесу и нам нельзя было торчать перед ее фронтом. Мы вернулись к разъезду и, рассевшись на крыше и развесистых вязах старой мельницы, стали наблюдать за боем.

Дивное зрелище — наступление нашей пехоты. Казалось, серое поле ожило, начало морщиться, выбрасывая из своих недр вооруженных людей на обреченную деревню. Куда ни обращался взгляд, он везде видел серые фигуры, бегущие, ползущие, лежащие. Сосчитать их было невозможно. Не верилось, что это были отдельные люди, скорее это был цельный организм, существо бесконечно сильнее и страшнее динотериумов и плезиозавров. И для этого существа возрождался величественный ужас космических переворотов и катастроф. Как гул землетрясений, грохотали орудийные залпы и несмолкаемый треск винтовок, как болиды, летали гранаты и рвалась шрапнель. Действительно, по слову поэта, нас призвали всеблагие, как собеседников на пир, и мы были зрителями их высоких зрелищ. И я, и изящный поручик с браслетом на руках, и вежливый унтер, и рябой запасной, бывший дворник, мы оказались свидетелями сцены, больше всего напоминавшей третичный период земли. Я думал, что только в романах Уэллса бывают такие парадоксы.

друг у друга папиросы, делились хлебом и салом, разыскивали сена для лошадей. Впрочем, может быть, такое поведение было единственным достойным при данных обстоятельствах.

под защиту пулеметов. Мы вошли в крайнюю халупу, где собирались раненые. Их было человек десять. Они были заняты работой. Раненные в руку притаскивали жерди, доски и веревки, раненные в ногу быстро устраивали из всего этого носилки для своего товарища с насквозь простреленной грудью. Хмурый австриец, с горлом, проткнутым штыком, сидел в углу, кашлял и беспрерывно курил цигарки, которые ему вертели наши солдаты. Когда носилки были готовы, он встал, уцепился за одну из ручек и знаками — говорить он не мог — показал, что хочет помогать их нести. С ним не стали спорить и только скрутили ему сразу две цигарки. Мы возвращались обратно немного разочарованные. Наша надежда в конном строю преследовать бегущего неприятеля не оправдывалась. Австрийцы засели в окопах за деревней, и бой на этом прикончился.

При описании боя его «высокое зрелище» напомнило Гумилёву строки из стихотворения Ф. Тютчева «Цицерон»:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был -

Заключительный раздел 3 главы VI относится к 9 — 10 декабря. Из журнала боевых действий ⁵⁵: «9.12.1914. Ввиду успешных боев в ночь с 7 на 8 декабря и дневного боя 8 декабря — на 9 декабря: частям XIV корпуса с конницей генерала Гилленшмидта было приказано прикрывать с запада 45 пехотную дивизию и приданную Уральскую казачью дивизию. Остальным войскам переправиться на левый берег Пилицы для удара в тыл неприятеля, действуя против левого фланга 5 Армии. С рассвета у пос. Иновлодзь должна начать переправу 18 пехотная дивизия, 2-я стрелковая бригада — вслед за 18 дивизией...» В эти дни командованием готовилось большое наступление. Из приказа по конному корпусу от 9 декабря 1914 года ⁵⁶«Вверенному мне корпусу приказано завтра, 10 декабря, настойчиво продолжать форсировать реку Пилицу на участке Гапинин — Спала с целью дальнейшего наступления на Ржечица в тыл неприятеля, действующего против левого флага 5 Армии: а) по требованию Командующего армией генералу Гилленшмидту с двумя дивизиями Гвардейской конницы переправиться на левый берег Пилицы, там, где окажется возможным, и ударить в тыл неприятеля. В районе Иновлодзь — 2-я бригада 18 пехотной дивизии...». Бой у реки напротив Иновлодзи 9 — 10 декабря Гумилёв описывает в заключительном разделе "3" главы VI.