• Приглашаем посетить наш сайт
    Бунин (bunin-lit.ru)
  • Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)

    Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания

    СЕНТЯБРЬСКИЕ СОБЫТИЯ В ЛАГЕРЕ ЛЯ КУРТИН

    Уже в конце августа стало очевидно, что волнения в лагере Ля Куртин мирно разрешить не удастся. Как было сказано выше, скорее всего, до начала 20-х чисел августа Рапп с Гумилевых находились в лагере Курно, куда перевели условно «лояльную» 3-ю Особую бригаду. Надо было уговорить ее Отрядный Комитет участвовать в переговорах в лагере Ля Куртин, а в случае необходимости, направить часть солдат отряда для совместных действий при осуществлении военной акции.

    Конечно, Рапп мог после 20-го августа отправить Гумилева в Париж, но, как мне представляется, «офицер для поручений» всегда должен был находиться при комиссаре. Ведь помимо ведения переговоров, чем занимался, в основном, сам Рапп, приходилось постоянно погружаться в «бумажные дела», которые все ложились на плечи поэта. Свидетельство тому — сохранившиеся черновики приказов Раппа и его распоряжений, первоначально написанные рукой Гумилева. Да и вся «входящая переписка» первоначально проходила через его руки, на большинстве документов стоят его расписки. 21 августа президиум Отрядного комитета, в ответ на полученную от Раппа телеграмму, объявляет332«Комитетам всех полков. Комиссар временного Правительства Рапп желает видеть и говорить с президиумом полковых и председателями ротных комитетов, почему Отрядный Комитет и просит их пожаловать в помещение Комитета сегодня 8-го (ст. ст. ) августа к 4 часам дня. Президиум». На следующий день, в протоколе заседания Отрядного Комитета от 9/22 августа 1917 г. сказано333: «<...> По п. 8. Принять внеочередное заявление пригласить Комиссара Временного Правительства к 9 ч. вечера в Отрядный Комитет для дачи объяснения о положении Ля Куртинского дела». Создается впечатление, что миссия комиссара в лагерь Курно оказалась не слишком успешной, о чем говорит письмо Занкевичу от 13/26 августа334, в котором Рапп, после посещения лагеря Курно (La Courneau) жалуется, что к нему плохо отнеслись — не было знаков внешнего внимания и почтения.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    .

    Выше уже говорилось о том, что в двадцатых числах августа 1917-го года из России начали прибывать войска 2-й Особой артиллерийской бригады, предназначавшейся к переброске на Салоникский фронт. Командиром этой бригады был назначен генерал Беляев. Личный состав бригады включал 91 офицера и 3829 русских солдат. Сразу же по прибытии на часть этих войск была возложена тяжелая миссия по усмирению своих же мятежных войск в лагере Ля Куртин.

    Среди переписки этих дней обращает на себя очередная кляуза Военного Агента, графа А. А. Игнатьева, не привлеченного к текущим горячим делам. Связано это было, видимо, в связи с приведенным выше, полученным Раппом 11 августа письмом из Отрядного Комитета о провокационной роли Игнатьева. Попутно отметим, что согласно датированным этими же числами документом335, Игнатьев располагал солидным штатом в 14 человек. Именно среди его сотрудников числился ротмистр Ивченко (балетный критик писатель Светлов). 29 августа Игнатьев доложил в Петроград336: «№1590 от 16/29 августа 1917. <...> В течение трех лет войны я пользовался самостоятельностью, но в интересах пользы своей Родине, готов стать в подчиненное положение в должности начальника штаба представителем, но при этом полагал бы необходимым, чтобы избранный Временным Правительством представитель обладал бы соответствующим личным и служебным положением и согласился бы иметь меня своим начальником штаба, и тем самым облек бы меня своим полным доверием, которого у генерала Занкевича при , я при всем желании по-видимому иметь не могу. Подробности рапортует курьер. Париж, вторник, Игнатьев». При этом он мелочно сводит счеты с Занкевичем. В этот же день он сообщает в Салоники о задержке в Париже, с разрешения Занкевича, ротмистра Тимрота (телеграмма №1607 от 16/29 августа337). Но так как ротмистра направили в его подчинение, он на следующий же день информирует Петроград338: «Телеграмма от 19 августа/1 сентября 1917 г. Исх. №1631. Сообщаю об отправке поручика Тимрота, ранее задержанного Занкевичем, в Салоники. Игнатьев». Не повезло ротмистру. Думаю, что такая же судьба могла ждать и Гумилева, если бы он работал, как утверждает «профессиональный контрразведчик Василий Ставицкий», в военном атташате графа Игнатьева.

    Заметим при этом, что совершенно иначе излагает причину своего неучастия в Куртинских событиях сам граф в своих мемуарах339«В начале сентября совершенно неожиданно, после длительного перерыва, Занкевич и Рапп, вернувшись из лагеря в Париж, пригласили меня на совещание о наших войсках и предложили мне сопровождать их в Ля Куртин для предъявления солдатам „последнего“, как они выразились, „ультиматума“. В чем заключалась эта странная, заимствованная из дипломатического словаря форма обращения к солдатам, они так мне и не объяснили, но, настаивали, что едут на этот раз „по соглашению с французским правительством“. Из этого я заключил, что, привлекая меня к этому делу, они пытаются придать своему „ультиматуму“ возможно более законную форму. На военного агента, как на дипломатического представителя, было бы, кроме того, удобно свалить любое недоразумение с местными французскими властями». На это предложение последовал благородный отказ истинного защитника интересов русских солдат: «Для спасения русской военной чести, омраченной раздорами в нашей дивизии, я готов отправиться лично в лагерь и переговорить с солдатским комитетом. Ехать же при вас и повторять лишний раз все уже давно сказанные солдатам слова — отказываюсь».

    Между тем, события в Ля Куртин развивались. 3 сентября свою делегацию в лагерь направил Отрядный Комитет 3-й бригады, располагавшейся в Курно340. Гумилевым накануне, по поручению Раппа, был подготовлен приказ по Русским войскам во Франции №58, объявленный Занкевичем в этот же день. Текст приказа приводится по черновику, написанному Гумилевым341:

    «Приказ №58 от 21 августа/3 сентября 1917 г. Объявляю приказ комиссара Временного Правительства и Исполнительного Комитета.

    I. При посещении мною дивизии я убедился, что, несмотря на появление в приказе более месяца тому назад телеграммы Военного министра о моем назначении, войска, не исключая, к сожалению, и командного состава, не уяснили себе роли и значения Комиссара Временного правительства при войсках. Считаю долгом поэтому разъяснить, что Комиссар является лицом, облеченным особым доверием Временного правительства и Исполнительного комитета Совета Солдатских и Рабочих депутатов и носителем их власти „и носителем их власти“ вписано над строкой). В связи с этим полномочия его распространяются на все отрасли военного управления и военной („военной“ вписано над строкой) жизни, за исключением одних только оперативных (боевых) распоряжений командного состава.

    II. Одною из первейших забот комиссара является поддержка и развитие только что введенных демократических органов самоуправления; поэтому последние могут во всякое время, минуя строевое начальство, обращаться непосредственно ко мне со всеми своими нуждами и пожеланиями, разумеется, не выходящими за пределы полномочий. В исключительных случаях этим же правом могут пользоваться и отдельные военнослужащие.

    III. не знают отдыха. (Этот пункт не вошел в объявленный приказ, видимо, он был вычеркнут Занкевичем из этических соображений, чтобы не вызвать новых волнений).

    IV. Считаю долгом выразить от имени Временного правительства благодарность полковнику Готуа и всему составу командуемого им полка за отличное состояние части, а также бодрое и добросовестное производство занятий.

    Подписал Евгений Рапп».

    Написанный Гумилевым и отредактированный Раппом приказ был послан Занкевичу на утверждение. Одновременно Рапп просил Занкевича «принять какие-либо меры для внушения командному составу истинного понятия о роли комиссара и надлежащего по этому поведения по отношению к нему»342.

    «План действий» по приведению к повиновению лагеря Ля Куртин343:

    4 сентября Прибытие в Обюссон батареи из Оранжа и депутации из Курно.
    5, 6, 7, 8 сентября Подготовка отряда.
    Отправка депутации из Обюссона в Куртину.
    9 сентября Вечером депутация сообщает генералу Беляеву окончательные результаты переговоров.
    9 сентября к 10 ч. утра 10 сентября.
    10 сентября 10 ч. утра начало ультиматума, тесная блокада и прекращения всякого подвоза.
    11 сентября 10 ч. утра. Действие войск оружием.

    сказать, что разброд в войсках царил не только во Франции, но и на Русском фронте. Как раз 4 сентября в Париже была получена телеграмма из Ставки о положении на фронтах летом 1917 года344: "Телеграмма от 22. 8/4. 9 1917 г. «<...> В июне было наступление в России на юго-западном фронте (Броды-Станиславов), с 16 июня. 11 и 7 Армии атаковали в направлении <...> на Львов. 16 июля — прорыв противником юго-западного фронта. <...> Наступление, начатое в середине июня (Галиция и Буковина), к 1-м числам июля замерло, главным образом по причинам морального порядка. 6 июля Австро-Германия начала свое наступление в Галиции (на Тарнополь) и прорвала фронт 11 Армии. „Наши войска, обнаружив полную небоеспособность, массами уходили с позиций“. К 18 июля они очистили Галицию от наших войск. С 15 июля — удар по 8 армии, отходившей между Днестром и Прутом. К 21 июля 8-я Армия очистила Буковину, оставив Черновцы, а 1-я Армия уже располагалась на территории Румынии. 19 августа немцы начали операцию в Рижском районе. 21 июля мы оставили Ригу, утром взорвали верфи Усть-Двинска. Быстрый успех противника, несмотря на то, что план его давно был известен и меры по сосредоточению были приняты, следует объяснить исключительно потерей нашей армией боеспособности и стойкости по известным вам причинам».

    Причины всем были известны, а бороться с ними было одинаково сложно как в России, так и во Франции. Именно здесь, в Ля Куртин, в сентябре 1917-го года состоялась генеральная репетиция того, что охватило всю Россию через год — Гражданской войны. Напомню также, что события в Ля Куртин происходили совершенно синхронно с так называемым «Корниловским мятежом», направленным на недопущение прихода к власти большевиков345.

    Еще в Париже Гумилевым была принята телефонограмма от генерала Война-Панченко (в архиве сохранился его автограф записи этой телефонограммы)346: «Телефонограмма Генералу Занкевичу. В 6 ч. 20 м. передал Кочубей, принял Гумилев. Генерал Дюпор сообщил мне, что сегодня утром им сделано распоряжение о том, что перевозка 4-х батальонов и 2-х пулеметных рот из Курно в Мас д’Артит началась не позже сегодняшнего вечера, и он просит Вам доложить, что по его расчету все эшелоны будут выгружены в четверг днем (это — 6 сентября по н. ст. ». Речь в телефонограмме шла о переброске из лагеря Курно части войск «лояльной» 3-й бригады, в помощь артиллерийской бригаде командующего всей операцией генерала Беляева. О назначении двух пулеметных рот сказано в приказе по войскам №61 от 24. 8/6. 9 1917 года347: «<...> Назначаются 2 пулеметные роты для приведения в покорность солдат лагеря Ля Куртин. Роты будут переведены в Обюссон, в распоряжение генерал-майора Беляева». В тот же день, 6 сентября, по войскам был объявлен ультимативный приказ, определивший дальнейшее развитие событий348: «Приказ по русским войскам во Франции №62 от 24 августа/6 сентября 1917 г. Париж. Приказываю солдатам лагеря Ля Куртин сдать Французским властям оружие и, изъявив полную покорность, безусловно подчиниться моим распоряжениям. Все солдаты Ля Куртин, не подчинившиеся указанным выше требованиям к 10 ч. утра сего 28. 8/10. 9, согласно приказу Временного Правительства, считаются изменниками Родины и Революции — лишаются: а) права участия в выборах в Учредительное Собрание; б) семейные лишаются пайка; в) всех улучшений и преимуществ, которые будут дарованы Учредительным Собранием. Находящиеся в Ля Куртин войсковые чины, привлеченные следственной комиссией в качестве обвиняемых, которые добровольно подчинятся указанным выше требованиям, будут судиться Отрядным судом. Все же, принужденные к повиновению силой оружия, а также все, оказавшие какое-либо активное сопротивление исполнению выше перечисленного распоряжения, будут преданы Военно-Революционному суду. С 28 августа (10 сентября) я прекращаю отпуск продовольствия солдатам Ля Куртин. В случае дальнейшего неповиновения солдат Ля Куртин, с 10 ч. утра 29 августа/11 сентября я начну действовать против них оружием. Подлинник подписали: Представитель Временного Правительства Генерал-майор Занкевич и Комиссар Временного Правительства и Совета Солдатских и рабочих депутатов Евг. Рапп».

    На следующий день, уже из Ля Куртин, Рапп отправил в Париж телеграмму349: «Телеграмма Раппа Занкевичу из Ля Куртин (La Courtine) от 25. 8/7. 9 1917. Ход операции на один день запаздывает вследствие запаздывания приезда делегации из Курно». 8-го сентября в лагерь прибыла депутация артиллерийской бригады, о чем свидетельствует еще один автограф Гумилева350«8 сентября н. ст. Депутации 2-й Особой Артиллерийской бригады. Сим уполномочиваю депутацию 2-й Особой Артиллерийской Бригады в составе 6-ти офицеров и 30 солдат вести переговоры с солдатами лагеря Ля Куртин в пределах выработанных условий и сроков с целью склонить названных солдат к повиновению Временному правительству и к исполнению всех распоряжений представителя Временного правительства Генерал-майора Занкевича и моих. Подпись: Комиссар Евг. Рапп. С подлинным верно: Прапорщик Гумилев». Одновременно, обращаясь к председателю депутации, в написанной Гумилевым записке Рапп уточняет351: «Доверительно. Подпоручику Гагарину, председателю депутации 2-й Особой артиллерийской бригады. План работ депутации. Отправка депутатов в лагерь Ля Куртин. Депутация поддерживает все время связь с Комиссаром и высшим командным составом, от которых в случае непредвиденных обстоятельств получает указания и разъяснения. Депутация делает полный доклад о результатах своей работы. В исключительных случаях действие переговоров депутации может быть продолжено до вечера 11 сентября. Комиссар Е. Рапп. С подлинным верно: Прапорщик Гумилев». Переговоры ни к чему не привели, а 9 сентября в расположение лагеря Ля Куртин прибыл из Парижа генерал Занкевич для того, чтобы лично принять участие в восстановлении порядка в лагере. Этим числом датированы записанные Гумилевым две его телефонограммы352: «Телефонограмма Генерала Занкевича генералу Комби. Генерал Б<еляев> послал план действий №1. Резолюция генерала Занкевича. С планов расположения войск согласен, но полагаю, что для сдачи оружия лучше не стягивать всех солдат в одну группу. Лучше собрать их в четыре группы по полкам, подготовив немедленное окружение наших и французских войск, имея в виду, что по сдаче оружия последуют аресты. 298. Генерал Занкевич». «Телефонограмма №2 Генерал Занкевич генералу Комби. Утром я приезжал в район лагеря Ля Куртин. Ведение операции для усмирения лагеря Ля Куртин. Прошу Вас не отказать в отдаче по соглашению с генералом Беляевым необходимых предварительных распоряжений для осуществления принятого нами плана действий в намеченное время. 1913 Занкевич». Лагерь Ля Куртин расположен на окраине городка Ля Куртин. Весь прибывавший офицерский состав размещался в городской гостинице «Терминюс», там же жили и офицеры 1-й бригады. Здание гостиницы было сожжено во время войны в 1944-м году.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    Лагерь и городок Ля Куртин. Вверху — гостиница «Терминюс», где останавливались офицеры.

    В этот же день, 9 сентября, Занкевичем была получена телеграмма из Петрограда, которая могла бы существенно изменить ситуацию353«Телеграмма Генералу Занкевичу от Генерала Потапова. Военный министр приказал вывезти войска из Франции в Россию. Благоволите войти в сношение с Французским Правительством относительно тоннажа для их перевозки. О последующем благоволите телеграфировать. За Нач. Гл. Штаба Потапов. 36877». Как следует из приведенного ниже рапорта Гумилева, приказ этот был доведен до непокорных солдат лагеря Ля Куртин. Одновременно Занкевичем был объявлен следующий приказ354: «Приказ №64. Получен приказ Временного Правительства о возвращении войск в Россию. Исполнение его потребует много времени». Как видно из полученной телеграммы, Временное Правительство отказалось от планов дальнейшего использования размещенных во Франции войск, и тем самым оно удовлетворяло главное требование бунтующих солдат — возвращение на Родину. Однако даже этот, казалось столь весомый аргумент, — не произвел на них никакого впечатления. Разложение зашло слишком далеко, болезнь уже не поддавалась «консервативному лечению», требовалось — «хирургическое вмешательство». Да и как выяснилось позже, реализовать этот приказ в условиях войны не было никакой возможности. На текущий ход событий в Ля Куртин приказ из Петрограда, увы, никак не повлиял, не подействовал на восставших отрезвляюще.

    В последующие дни наступило некоторое затишье, срок ультиматума был продлен до утра 16 сентября. Эта отсрочка была по-разному воспринята противостоящими сторонами. В мятежном лагере решили, «что у начальства нового нет власти той, какая раньше у царя была. Оно способно лишь грозить, да уговаривать без толку»355. В войсках же усиленно готовились к операции по усмирению. В последней попытке договориться с мятежным лагерем участвовал Гумилев. Выше я цитировал книгу Д. У. Лисовенко «Их хотели лишить Родины», но оговорился, что пользоваться ею как документом бессмысленно. Но это касается различных идеологических оценок, надуманных цифр жертв и прочего. Хронология и последовательность событий дана им достаточно точно. Вот как он описывает предшествовавший началу обстрела день, 15 сентября356: «В 16 часов состоялась встреча членов Куртинского Совета с военным комиссаром. Рапп на этот раз не решился приехать в лагерь. Он прислал офицера с извещением о том, что он, представитель Временного правительства, ожидает руководителей 1-й бригады на границе лагеря и местечка ля-Куртин. Председатель Совета Глоба и члены Совета Смирнов, Ткаченко и автор этих строк в сопровождении офицера отправились на место встречи, указанное Раппом, где он их и ожидал. — Господин комиссар, — обратился к Раппу Глоба, — члены Куртинского Совета по вашему приглашению прибыли. Будем очень рады, если услышим от вас новое предложение, приемлемое и для вас и для нас». Далее следует многословный рассказ Лисовенко о речи Раппа и о вручении последнего ультиматума представителей Временного правительства. Это же подтверждает и Малиновский357"Встречался с отрядным комитетом и комиссар Рапп. Он передал очередной ультиматум Временного правительства. В нем — прежние требования, ни малейшего намека на какие бы то ни было уступки... Теперь ультиматум устанавливал точный срок, по истечении которого, если лагерь не сдастся, будет открыт огонь, — 16 сентября... " Об ультиматуме было сказано выше, а нас больше интересуют здесь свидетельства о посещении лагеря накануне штурма офицером «при Раппе». Этим офицером мог быть только Николай Гумилев.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    В лагере Ля Куртин. Старые открытки.

    В архиве сохранилось не так много разрозненных документов, описывающих дальнейший ход событий, несколько следующих дней, когда восстание было подавлено силой. Информативно интересными выглядят записи, типа дневника боевых действий, со стороны 2-й Особой Артиллерийской бригады генерала Беляева, командовавшего всей военной операцией по подавлению восстания358. В них лаконично перечисляются основные события за весь этот трагический период. Они будут приведены ниже, к ним полезно обращаться для проверки других источников. Но начальству в Петрограде требовался подробный отчет, и военный министр А. И. Терещенко, после того, как все завершилось, обратился к Занкевичу, запросив у него, «ввиду предполагаемого опубликования официального сообщения о волнениях в наших войсках во Франции и неполноты сведений по этому вопросу <...> срочно телеграфировать краткий хронологический обзор означенных беспорядков, принятых против мятежников мер и достигнутых результатов»359. Такой документ был подготовлен и отправлен в столицу. Он представляет особый интерес: первоначальный вариант его был составлен непосредственным участником всех событий — Николаем Гумилевым. В архиве сохранился написанный его рукой черновик этого документа360 и перепечатанный на машинке, слегка отредактированный и расширенный вариант этого документа, с рукописными вставками, возможно, рукой Гумилева, с некоторыми разночтениями361. Хотя документ этот ранее публиковался362, приведем его здесь полностью, с исправлением всех ошибок и восстановлением ряда существенных пропусков из машинописного экземпляра. В документе дано не только описание событий в Ля Куртин, но и делается попытка анализа тех причин, которые к ним привели. Отдельные несущественные стилистические исправления указываться не будут, ведь это — не художественное произведение, а сухой рабочий документ. Так как он предназначался для отправки в Россию, все даты в оригинале приведены по старому стилю. Для удобства и во избежание путаницы ниже они заменены датами по новому стилю, как во всем остальном тексте. Вот его полный текст:

    «С получением известий о произошедшей революции в Париже возник ряд русских газет самого крайнего направления363. Газеты, а также отдельные лица из эмиграции364365, давая даже зачастую неверную информацию, почерпнутую из отрывочных телеграмм французских газет. При отсутствии официальных известий и указаний все это вызвало брожение среди солдат. Последнее выразилось в желании немедленного возвращения в Россию и огульной враждебности к офицерам366. По поручению военного министра Керенского эмигрант Рапп 31 мая выехал к войскам, где обошел отдельные части, вводя в них новые организации в согласии с приказом 213367. Однако брожение не прекращалось. Им руководил 1-й полк, исполнительный комитет которого368 начал выпускать бюллетени ленинского с оттенком махаевского направления. 1 июля по желанию солдат войска были собраны из различных деревень в лагерь Ля Куртин. Здесь начались митинги, на которых первый полк и его вожаки стремились захватить главную роль. Только что созданный отрядный комитет, составленный из наиболее развитых и сознательных солдат369 отрядного комитета, руководители 1-го полка в ночь с 6 на 7 июля собрали митинг, на котором кроме 1-го полка присутствовал почти весь 2-й и небольшие части 5-го и 6-го полков. На этом митинге отрядный комитет был объявлен низложенным, хотя он был избран всего две недели тому назад. Одновременно с этим приказание начальника дивизии о выходе на занятия не было исполнено солдатами 1-й бригады. Воззвание, выпущенное ими, поясняло, что заниматься не имеет смысла, так как решено больше не воевать. Тем временем враждебные отношения между первой и второй бригадой370 начали угрожать острым конфликтом. Сами солдаты второй бригады настойчиво просили отделить их от мятежной первой, грозя в противном случае самовольно покинуть лагерь. Поэтому генералом Занкевичем, прибывшим в лагерь вместе с уполномоченным Военного Министра гражданином Раппом, по соглашению с последним отдано приказание371, чтобы солдаты, безусловно подчиняющиеся Временному правительству, покинули лагерь Ля Куртин, захватив с собою все снаряжение. 8 июля приказание это было исполнено, и в лагере остались солдаты, подчиняющиеся Временному правительству „лишь условно372 части. После этого по инициативе уполномоченного Военного министра гражданина Раппа к солдатам лагеря Ля Куртин неоднократно выезжали с ним вместе видные политические эмигранты, чтобы повлиять на солдат. Однако все эти попытки остались безуспешными. Назначенный комиссаром гражданин Рапп издал приказ, в котором настаивал на немедленном безусловном подчинении Временному правительству; и 4 августа комиссар Рапп выехал в Ля Куртин в сопровождении проезжавших через Париж делегатов Исполнительного комитета Русанова, Гольденберга, Эрлиха и Смирнова с целью сделать новую попытку повлиять на мятежников. Однако и эти попытки не привели ни к каким результатам, а делегаты С<овета> С<олдатских> Р<абочих> Д<епутатов> были встречены явно враждебно373. Столь же безрезультатной была поездка в Ля Куртин временно находившегося во Франции Комиссара Временного Правительства Сватикова. Получив от Временного Правительства разъяснение, что русские войска во Франции не предполагается возвращать в Россию, а также категорическое требование привести к повиновению мятежных солдат, не останавливаясь перед применением вооруженной силы, генерал Занкевич выехал вместе с комиссаром на место, и издав приказ, где объявил об этих распоряжениях Временного Правительства, потребовал от мятежных солдат сложения оружия, и в знак повиновения выйти в походном порядке в местечко Клерово. Однако требование это не было выполнено во всей полноте: вначале вышло всего около 500 человек, среди которых было арестовано 22 солдата, а затем через 24 часа еще около 6000 человек; остальные (около 2000 человек) были преднамеренно оставлены для сохранения оружия, которое сдать они не пожелали. На отдельное тогда же генерала Занкевича приказание сдать оружие по возвращении в лагерь мятежники ответили согласием, однако это приказание исполнено ими не было. Между тем оставление оружия в руках дезорганизованной толпы, среди которой несомненно скрывались провокационные элементы, представлялось явно опасным. Сложение оружия являлось основным условием для приведения этой толпы в порядок. При таких обстоятельствах и ввиду некоторой неустойчивости состояния духа части войск, оставшихся верными Временному Правительству, вследствие чего явилось сомнение в возможности применения их в качестве вооруженной силы для приведения к порядку мятежников, а также принимая во внимание, что употребление для этой цели французских войск являлось крайне нежелательным по причинам политического характера, и даже неосуществимым, решено было прибегнуть к давлению длительного характера: мятежники были переведены на уменьшенное довольствие, денежное довольствие было прекращено, выход из лагеря в соседний городок Куртин был загражден французскими постами и т. д. Меры эти вызвали подавленность духа мятежников в массе, в то же время благодаря этому усилили влияние на нее вожаков, стремящихся спрятаться за массу и растворить в ней свою ответственность. В то же время мятежные солдаты стали позволять себе насилие даже над чинами французских войск: так ими были арестованы и продержаны 6 часов французский офицер с двумя унтер-офицерами, которые по приказанию французского коменданта расклеивали в лагере телеграмму Главнокомандующего. 22 августа генерал Занкевич ездил в лагерь Ля Куртин, чтобы в последний раз попытаться убедить мятежных солдат сложить оружие; однако на его приказ вызвать представителей от рот Комитет лагеря ответил отказом исполнить это приказание. Получив сведения о проезде через Францию 2-й Артиллерийской Особой бригады, находившейся в отличном порядке, генерал Занкевич по соглашению с Комиссаром Раппом решили воспользоваться этой частью для приведения силой оружия мятежных солдат к покорности. Командиру 2-ой Особой артиллерийской бригады генерал-майору Беляеву было поручено сформирование и командование сводным отрядом, составленным из частей вышеупомянутой артиллерийской бригады и 1-ой Особой пехотной дивизии. 9 сентября солдатам лагеря Ля Куртин было объявлено распоряжение Временного Правительства об отозвании наших войск из Франции в Россию, однако и после этого объявления мятежники упорно отказывались сдать оружие374. По просьбе артиллеристов из их состава была послана к мятежным солдатам выборная депутация, которая и вернулась через несколько дней, придя к убеждению о бесполезности переговоров. Также отрицательный результат дали уговоры мятежников выборными солдатами 1-й Особой пехотной дивизии. 14-го сентября375 была прекращена доставка пищевых продуктов в бунтующий лагерь. Однако эта мера могла иметь только моральный характер, так как в распоряжении бунтовщиков имелись значительные запасы продовольствия. Войска заняли назначенные позиции. Боевой состав отряда был 2500 штыков, 32 пулемета, 6 орудий. За линией расположения малочисленных наших войск в полутора километрах стала линия французских войск для тесной блокады лагеря Ля Куртин. В тот же день подполковник Балбашевский передал членам комитета лагеря Ля Куртин и в толпу мятежных солдат ультимативный приказ376 генерала Занкевича о сложении оружия бунтовщиками, с угрозой открыть артиллерийский огонь в случае не согласия исполнить это приказание к 10 ч. утра 16-го сентября. 16-го сентября был открыт по лагерю редкий артиллерийский огонь, всего 18 снарядов, и мятежники были оповещены, что на следующий день огонь станет интенсивным ввиду того, что в ночь с 16-е на 17-е сентября сдалось только 160 человек. 17-го сентября вновь начался артиллерийский обстрел лагеря, и в 11 1/2 часов утра мятежники выкинули два белых флага и начали выходить из лагеря без оружия. К вечеру вышедших оказалось около 8000 человек. Они были приняты французскими войсками. В этот день артиллерийская стрельба не производилась. Оставшиеся в лагере человек 100-150 вели сильный пулеметный огонь. Вечером в лагерь был отправлен врач с четырьмя фельдшерами для оказания медицинской помощи раненым. 18-го сентября с целью ликвидирования дела был открыт интенсивный огонь по лагерю, и наши солдаты стали продвигаться. Мятежники упорно отвечали стрельбой из пулеметов. К 9 часам 19-го сентября лагерь был занят целиком. Всего зарегистрировано вышедших из лагеря 8515 солдат. Потери наших частей: 1 убитый, 5 раненых. Мятежников: 8 убитых, 44 раненых. Среди французских войск были лишь две случайные жертвы — 1 убитый, 1 раненый. Оба почтальоны, сбившиеся с дороги и попавшие в полосу попадания пуль мятежных солдат. Таким образом Куртинский мятеж был ликвидирован нашими же войсками без какого-либо активного участия французских войск. По обезоруживании среди мятежников было произведено 81 арестований. По выделению арестованных из остальной массы мятежников были сформированы Особые безоружные маршевые роты, из коих 2 составлены из особо беспокойных элементов, выделены и отправлены одна и другая; остальные роты оставлены в лагере Ля Куртин для выяснения виновности и степени их ответственности распоряжением Представителя Временного Правительства и Военного комиссара в сформированную Особую следственную комиссию».

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)


    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
     В центре — арестованный руководитель восстания унтер-офицер Глоба.

    Так развивались события в лагере Ля Куртин в изложении Гумилева. Думаю, что никакого искажения фактов в этом документе нет. Безусловно, вынужденный обстрел своих же соотечественников, их гибель — это трагедия, которую при сложившихся обстоятельствах избежать вряд ли было возможно. Репетиция Гражданской войны состоялась. Но при ликвидации Куртинского мятежа еще думали о возможных потерях. Когда писал свое сочинение Лисовенко, он руководствовался устоявшимся советским принципом — чем больше назвать цифру убитых, тем будет «лучше»377. И по его заключению в Ля Куртин было убито (!!!) 3000 человек! Маршал Малиновский называет хотя и завышенную (как полагалось) цифру, но не сравненную с Лисовенко — около двухсот человек378. О том, что Гумилев приводит совершенно точные цифры потерь, говорит их полное совпадение с данными, почерпнутыми из французских архивов. Зачем французам «обелять» русских? Вот какие сведения, взятые им из французских архивов, приводит в своей книге генерал Данилов — взгляд «со стороны»379«Для характеристики дальнейших событий, ниже приводится подлинное содержание телеграмм французского генерала Combe, командовавшего 12-м Лиможским районом, которыми он уведомлял генеральный штаб о ходе действий русского отряда по усмирению Куртинцев. <...> 16-го сентября: в 10 часов 4 орудийных выстрела, выпущенных по русским мятежникам. <...> В результате четырех выстрелов из 75 мм. орудий по русским оказалось до 20-ти раненых. Стрельба была возобновлена в 14 часов. Очень редкие артиллерийские выстрелы будут производиться вплоть до ночи. <...> 17-го Сентября: Ночь очень деятельная. Пулеметный огонь верными войсками. Два делегата прибыли в штаб русского отряда. Заявляют о большом количестве раненых. Сдалось 200 человек. <...> 19-го Сентября: Русские мятежники окружены. <...> При первом же применении силы, почти вся масса мятежников сдалась без условий, но оставшаяся горсть упорствующих подверглась обстрелу, в результате которого оказалось 8 человек убитых и 44 раненых». Как видим — полное совпадение, еще раз убеждаемся в том, что Гумилев стремился дать подлинные данные и в официальном документе. Для того чтобы окончательно в этом убедиться, ниже приведены выписки из журнала боевых действий 2-й Особой артиллерийской бригады генерала Беляева. Эти документы всегда составляются по «горячим следам», и, как неоднократно приходилось убеждаться ранее, всегда дают наиболее точную, не отредактированную для «высокого начальства» информацию. Приведенные записи охватывают период с 8-го по 19 сентября 1917 года380:

    "8 сентября: От 2-й Особой артиллерийской бригады была послана депутация — 6 офицеров и 30 солдат. Пробыли в лагере до 12 сентября.

    13 сентября’Artige, et Teniers. Занкевич и Рапп послали еще одну депутацию от 5-го и 6-го полков.

    14 сентября: В 15 ч. — занять позиции (2500 штыков, 32 пулемета, 6 орудий). В 15 ч. — подполковником Балбашевским, с русским комендантом деревни Ля Куртин, вручен ультиматум.

    15 сентября: Последняя попытка унтер-офицера Родина.

    : К 10 ч. утра вышло только 160 человек. После этого Беляев, Занкевич и Рапп решили действовать. В 10 ч. утра — 4 шрапнели. Всего за день выпущено 12 шрапнелей и 2 гранаты. Родин еще раз ездил в лагерь.

    17 сентября: В 10 ч. утра лагерь был сильно обстрелян. (28 шрапнелей и 4 гранаты). В 11 1/2 часа мятежники выкинули 2 белых флага. Огонь сразу прекратили. Угроза — выйти до 14 ч. , иначе — обстрел. Массовый выход в 15 ч. , много нетрезвых. Заняли юго-восточную часть лагеря — кавалерийские казармы. Осталось около 200-300 человек, которые начали стрелять. Вечером в лагерь отправился врач Зильберштейн с 4-мя фельдшерами.

    18 сентября— 4 убитых и 39 раненых (12 — тяжелых), их вывели. В 11 ч. утра — сильный обстрел (по северной части). До 12 ч. — 100 снарядов (50 шрапнелей + 50 гранат). В 2 ч. дня заняли офицерское собрание. Опять огонь. Всего — 488 снарядов (шрапнель) и 79 гранат.

    19 сентября: С 15 ч. 18 сентября по утро 19 сентября сдалось 53 мятежника, включая унтер-офицера Глобу. В 9 ч. утра лагерь заняли целиком (захвачено 6 солдат). Всего вышло 8515 солдат.

    Среди других немногочисленных документов, непосредственно описывающих ход операции, удалось обнаружить два донесения Раппа381: «Телеграмма от Раппа от 3/16 сентября 1917 г. Сегодня в 10 ч. утра произведены первые выстрелы, которые попали в деревню». «Телеграмма от Раппа от 4/17 сентября 1917 г. Положение не переменилось. За вчерашний день бунтовщики ранили 10 солдат, желавших выбежать из лагеря». Так что не все раненые — дело рук «приспешников» Временного Правительства. Это, кстати, подтверждает в своей книге и Малиновский (но не Лисовенко)382"Группа куртинцев с вещевыми мешками потянулась в сторону шоссейной дороги на Клерово — пошли сдаваться. Жорка Юрков смотрел на эту процессию и бессильно скрежетал зубами. В отчаянии он дал несколько очередей по своим. Те бросились врассыпную. Несколько убитых и раненых остались лежать на плацу перед офицерским собранием. — Ты с ума сошел! — крикнул Гринько. — Зачем ты обстрелял своих? — Пусть не сдаются! При первых разрывах сыграли в труса. А говорили — насмерть, — с перекошенным от злости лицом огрызнулся Юрков. — Пойми, дурная голова, в семье не без урода. Пусть сдаются, нам без трусов будет легче. А бить их нельзя, они еще станут бойцами за наше дело. — Как же, жди, будут! — Юрков повернул пулемет в сторону полигона, откуда была отбита атака курновцев. Андрюша Хольнов, Женька Богдан, Петр Фролов и другие молча соблюдали «нейтралитет», но чувствовалось, что они не особенно осуждают Жорку: так, мол, им и надо; только треплются на собрании, а чуть что — сдаваться... "

    Итак, 19 сентября с Куртинским делом было покончено. Этим числом датирован еще один рукописный автограф Гумилева — «Запись телефонограммы Занкевича командиру 2-й Особой артиллерийской бригады Беляеву»383: «Прошу Вас передать офицерам и солдатам Вашей бригады мою благодарность за образцовый порядок и дух революционной дисциплины, который они проявили. Поведение Вашей бригады убедило меня еще один раз в том, что введенные в войсках демократические начала не исключают возможности образования образцовой воинской части, спаянной основами новой сознательной дисциплины». И на обороте листа: «Командиру 1-й особой артиллерийской бригады генералу Беляеву. Милостивый Государь, многоуважаемый Михаил Николаевич. Считаю непременным долгом от лица Временного Правительства принести Вам искреннюю благодарность за необыкновенную энергию и предусмотрительность, с которой Вы выполнили возложенную на Вас тяжелейшую задачу, одновременно с этим... (далее — обрыв)».

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    19 сентября 1917-го года — солдаты покидают лагерь Ля Куртин.

    Любопытно, что этим же числом датирован документ, о существовании которого Гумилев вряд ли когда-либо узнал, так как подготовлен и объявлен он был за тысячи километров от Парижа, в России384«Отношение помощника дежурного генерала Главного штаба подполковника Жвадского начальнику 5-й кавалерийской дивизии о порядке исключения Н. С. Гумилева из списков 5-го гусарского Александрийского полка от 6/19 сентября 1917 г. №157201. По военным обстоятельствам. Действующая армия. Начальнику 5-й кавалерийской дивизии. Состоявший в 5-м гусарском Александрийском полку прапорщик Гумилев (Николай), назначенный ныне в распоряжение начальника Штаба Петроградского военного округа, как произведенный не из юнкеров военного училища или студенческой школы прапорщиков, в названный полк приказом по Армии и флоту переведен не был. Ввиду сего прапорщика Гумилева надлежит исключить из списков 5-го гусарского Александрийского полка приказом по таковому. За помощника дежурного генерала, полковник Жвадский. За начальника отделения титулярный советник — подпись неразборчива». На основании этого отношения 21 сентября 1917 года был объявлен приказ №281 по Гусарскому полку об исключении Николая Гумилева из списков полка.

    Гумилев с Раппом оставались в районе Ля Куртин еще несколько дней, так как Рапп был включен в Особую следственную комиссию. Выведенные из лагеря Ля Куртин войска поначалу были размещены в окрестных селах385: к западу от лагеря — в деревне St-Denis (Сен-Дени); к северо-западу — по шоссе в Felletin (Фельтен); к северу — по дороге в Beissat (Бейсат) у деревни La Deigne (Ла День); к востоку — по дороге севернее озера, которое выходит на шоссе из Ля Куртин в St-Oradou (Сен Ораду). В архиве есть карта со схемой размещения войск. Вскоре все прошедшие проверку роты были на время возвращены в лагерь Ля Куртин, но уже без оружия.

    — печать выдавшей пропуск префектуры полиции. Вторая печать, в правом нижнем углу, проставлена комендантом лагеря ля Куртин. Это является еще одним документальным подтверждением пребывания Гумилева в лагере.

    22 сентября был объявлен приказ Занкевича386: «Приказ по русским войскам во Франции №76 от 9/22 сентября 1917 г. По части интендантской. От имени Временного Правительства приношу мою глубокую благодарность частям 1-й Особой пехотной дивизии и 2-й Особой артиллерийской бригады, честно выполнившим свой тяжелый долг перед Родиной приведением к покорности мятежников лагеря Ля Куртин. Занкевич». Составленный на основе подготовленного Гумилевым черновика и других документов подробный рапорт по Куртинскому делу был направлен Занкевичем Военному Министру 1/14 октября 1917 г.387

    Рассказ о событиях в Ля Куртин мне хочется завершить воспоминаниями одного из очевидцев событий, опубликованными в эмигрантской прессе. Рассказ Константина Райна так и называется — «Ля Куртин»388:

    «В те дни тяжелые бои утихли на французском фронте и на земле Шампани, где кончилось большое наступление Нивеля, кресты могил усеяли французские поля. Перед Невиль и Сапиньоль, Курси, Луавр и Бермикур в разрытой взрывами коричневой земле легло костьми немало воинов России, которых царь прислал на помощь Франции в шестнадцатом году. Всего лишь год тому назад французы, восторженно их встретили, как никого они еще ни разу не встречали со времен, пожалуй, Жанны д’Арк. Той героической весной французская земля дрожала от ударов немецкого тарана. Из-под Вердена безостановочно катили поезда, а в них стонали искалеченные люди. Вся Франция, казалось, истекала кровью. Вот почему, при виде батальонов широкоплечих русских великанов, которые под звуки военной музыки, вдруг зашагали неожиданно по улицам Марселя и Парижа, вся Франция содрогнулась от крика: „On les aura! On les aura!“

    „Великая Бескровная и армия уже свободною пойдет к победному концу“. А в шестнадцатый день апреля сам генерал Нивель, главнокомандующий армией французской весь фронт поднял на штурм: „Courage, confiance et vive France“. Русские бригады в нем приняли участие и отличились. Но, понеся огромные потери, были направлены командованием в ближайший тыл на пополненье.

    И вот тогда наши бригады стали навещать довольно часто земляки из Парижа (ведь армия теперь стала „свободной“). Увы, но эти посещенья нам обошлись дороже всех потерь на фронте. Недели через три, в одном из батальонов, когда кончилась вечерняя молитва, из строя вышли самовольно человек пятнадцать солдат и неуверенной походкой подойдя к месту, где стоял их командир, несколько мгновений нерешительно потоптались, а потом один из них вдруг крикнул: „Скидывай орлы!“. Тут все принялись бросать под ноги батальонному стальные орлы, что были на французских касках у солдат, и начали кричать, охрипшими от перепоя голосами: „Долой Империю! Да здравствуют советы!“ Судьбе было угодно, чтобы это был батальон, геройски отличившийся во время наступления: он взял штыковым ударом бастион Курси и вместе с ним того же имени селенье, где было забрано семь сотен пленных немцев. Так началось крушенье русских войск во Франции.

    В июне все особые полки бригад, и Первой Лохвицкого, и Третьей Марушевского, приказом были сведены в одну дивизию, которая направлена была в далекий тыл — в Куртинский лагерь, что расположен был недалеко от города Лиможа. И там довольно скоро русские войска образовали две непримиримых группы. Тысяч восемь, ядром которых были люди с фабрик, провозгласили собственный Совет, который постановил: „Мы проданы царем французскому буржую — за пушки и снаряды. Мы посланы сюда своею кровью поливать шампанские поля и виноградники. Но революция дала нам свободу и право заявить: везите нас домой в Россию. А воевать — довольно с нас. Довольно подпирали мы буржуев, а с ними вместе офицеров и попов!“ Другая группа — тысяч семь, все больше из крестьян и староверов, оставшись верной воинскому долгу, со всеми офицерами покинули бунтовщиков и в нескольких верстах разбили свой лагерь.

    Солдаты эти говорили так: „Ох, дураков у нас немало на Руси. Все это больше мелкота людская — сажееды с фабрик — народ нетвердый ни башкою, ни душой. Так им без всякого труда парижский большевик мозги на сторону свернул. Одна беда, что у начальства нового ни смелости, ни ума не достает — нам приказать бы — озорникам по ряжке вдарить, слегка покровянить партреты. Ей-ей бы сразу все пришло в порядок. А то ведь грех какой, да и позор во Франции, да и на всю Россию!“ Увы! печальной памяти тогдашние правители России, когда касалось „перегиба справа“ указали один лишь способ: или убедить словами, или только пригрозить, не применяя впрочем никаких суровых мер. Хозяева французы, искренне не зная, что можно предпринять в таком досадном и несчастном деле, глубокомысленно молчали.

    В Куртине вожаки заговорили с отменной наглостью: „видал-миндал, товарищи солдаты, что у начальства нового нет власти той, какая раньше у царя была. Оно способно лишь грозить, да уговаривать без толку. И коли мы от своего не отойдем, так нас скоро повезут с почетом всех назад в Россию. И может стать, что на корабль, как мы уж запросили, посадят либо Жоффра, а то и самого Нивеля“. И, утешая так себя такой завидной долей, вся эта вольница, в Куртине сорвав погоны с плеч, да сковыряв, орлов российских с касок, да русские медали и кресты с французскими „croix de guerre“ сваливши в яму, как ненадобный хлам, зажила жизнью солдата-анархиста. Скакали на конях, их там было с тысячу, привезенных с фронта. Играли в карты: в поддавки иль в дурака. Много пили: ром, коньяк, а то „пинар“, частенько засыпая у дверей харчевни. И пели часто, порою под гармонь, а то под балалайку или гитару. Да с бабами крутили любовь, не считая денег. У большинства из них за год немало накопилось денег (на царской службе каждый получил не менее пятидесяти франков в месяц). К тому же вожаки им роздали не малый куш, за недопитое вино, которое до революции им разрешалось пить весьма умеренно и то лишь по воскресным дням. И так прошел июнь, июль и август без всяких изменений. Французы все еще хотели верить престижу Керенского, да и к тому же ведь эти русские куртинцы еще недавно с отвагой, за Францию, на фронте умирали! И только в сентябре получен был приказ, который ждали все с июня: „Восстановить хоть силою порядок в Ля Куртине“.

    — тысячи три, — начальником которой был полковник Готуа. Командовал отрядом генерал Беляев. И был послан ультиматум куртинцам, на этот раз уже довольно ясный!: „Назавтра утром — ровно к десяти — всем подлежит с оружием в руках оставить лагерь и, по одной из трех дорог, указанных в приказе, направиться к заставам, где подлежит оружие сдать и покориться закону российской армии. Всех непокорных данному приказу ждет в лагере суровая кара: расстрел немедленный из пушек!“ Но получивши этот ультиматум, вожди бунтовщиков лишь усмехнулись: „Черта с два! Опять нам золотой погон грозит своим приказом... и как ему еще нудить не надоело!“...

    Наутро, чуть забрезжил свет, в лагерь прибежал взволнованный французский падре Пер Ларилон. Он, со слезами на глазах, старался убедить смутьянов, немедленно же подчиниться власти. Вожаки Куртина ему ответили: „Пер Ларилон! не бойтесь и не волнуйтесь понапрасну! Посмотрим, кто осмелится по нам стрелять из пушек? По нам, получившим свободу, русским солдатам! Начальство русское? Да вы смеетесь! Чтоб эти болтуны, способные лишь языком чесать решились на что-нибудь серьезное. Вы говорите, что у них расставлены пушки! Пер Ларилон, какой же вы чудак! Да это ведь из дерева стволы, чтоб нас перепугать! Да только нас теперь не напугаешь!“ И так сердобольный падре, хороший добрый человек из лагеря ушел ни с чем.

    Когда взошло высоко солнце и осветило белые казармы Ля Куртина, на площадь выходить стали люди, и выходили без особой спешки. Кто голову чесал, а кто кушак подтягивал лениво. Но, бросив взгляд в ту сторону, где, среди зелени, виднелись орудия, вдруг задавал вопрос соседу: „А что, Митюха, может стать, что и взаправду бахнут вдруг по нас?“ „Пустое дело“ — отвечал Митюха — „ведь этим временным коптителям небесным — не дадена такая власть, как дадена была царю! И коли нас теперь пугают, то это чтоб в Россию не везти!“ А к десяти часам пред куртинской вольницей явился оркестр в полном составе и несколько минут до срока, когда ультиматум истекал, грянул сыгранно и дружно рабочий марш. Закончивши его, все музыканты замолчали, похаркали, да посморкались, подули в трубы и, пошутив, по адресу буржуя, решили вдарить что-нибудь веселое да озорное! И тут, как бы в ответ на ультиматум, нахально зазвенели трубы и затрещал задорно барабан — веселую народную песенку: „Эх, понапрасну Ванька ходишь, да понапрасну ножки бьешь“...

    На наблюдательном пункте, что был сооружен на небольшом холме, под ветвями деревьев, в эти минуты, стояла молча группа русских офицеров и в тот момент, когда с площадки лагерной неслась со свистом залихватским песня, со стороны деревни стали бить отчетливо часы; все замерли и в тот момент, когда послышался удар десятый и последний башенных часов, наш батарейный командир, махнув рукой отрывисто, но внятно произнес жуткую команду — „огонь“.

    И сразу же раздался выстрел. „О, Господи, спаси Россию и наших русских дураков“, — сказал стоящим рядом с ним, нам незнакомый офицер, смотревший в бинокль, когда над головами музыкантов взорвалась шрапнель! Это был Николай Степаныч Гумилев...389

    „Ведь ентот первый пушечный удар всем нашим сажеедам — мозги на место вправил! И ихний пыл — построить мир без Бога — немедля паром вышел, как самоварный дым“! И сразу принялись куртинцы оставлять лагерь и, по указанным дорогам, угрюмо, но решительно, отправились с повинной. Одни молчали, а другие ругали непристойными словами всех вожаков, что с панталыку сбили их. Лишь только в здании, где находилось офицерское собрание, Совет Солдатский с верными людьми — их было человек сто двадцать — засели, заперев все двери и принялись палить из пулеметов и винтовок. И так держались трое суток, потом сдались.

    По протоколу министерства итоги были таковы: Среди бунтовщиков убитых 9, да раненых с полсотни. Лояльные войска потерю понесли в одном солдате, которого там в тот же день похоронили с честью. Еще был шальной пулей убит один случайно подвернувшийся француз. Никто из повинившихся куртинцев нигде и никакого наказания не понес. Только группа непокорных, что оказала сопротивление, была французам сдана на руки для отправления в тюрьму в Бордо. И этим с Ля Куртином было покончено».

    К. Райн в своем рассказе упоминает о распеваемых солдатами песенках. Образец такого народного творчества приводит в своей книге Лисовенко:

    Наш избранник — председатель

    Повелел идти,

    Чтобы их спасти...

    Готовьсь на бой!

    Готовьсь на бой!

    На бой, кровавый бой!

    Мы будем драться со врагом

    И по холмам твоим, ля-Крез,

    Развеем вражескую спесь!

    Эй вы, куртинцы,

    За народное дело

    Дружно боритесь...

    «Песни куртинцев». Автор ее — не указан, но он явно не из числа тех, кто бунтовал в лагере. Видно, что написана она по «горячим следам», но кем? Не берусь этого утверждать, но, как мне кажется, к ней мог приложить руку и наш герой. Чуть позже будут представлены два шуточных стихотворных экспромта Гумилева, относящихся к его службе во Франции, и они, по настроению и по ритму, чем-то перекликаются с этой песенкой390:

    «Песня куртинцев»

    От родимой от земли —

    — куртинцы, как ни странно

    За шпионами пошли.

    Что нам горе и невзгоды

    Возвратися царь-отец.

    Мы, в дурацком ослепленьи

    За шпионами пойдем,

    — Счастья звенья

    И Свободу разобьем...

    За реакцию, ребята,

    Будем биться без конца,

    За горами, за долами

    Уж гремит о нас рассказ,

    Стали мы на этот раз.

    От родимой от земли

    — куртинцы, как ни странно

    За шпионами пошли.

    В заключение рассказа о событиях в лагере Ля Куртин хочу упомянуть о требующей проверки атрибуции одной фотографии, впервые опубликованной в альбоме, посвященном «Экспедиционному корпусу»391éjus, à Saint-Raphaël). Это был промежуточный лагерь, использовавшийся при переброске войск из Марселя на Салоникский фронт. Николай Гумилев попасть туда никак не мог. Однако, как выяснилось из беседы с авторами альбома, на самом деле не известно точно — где был сделан этот снимок. Как мне было сказано, впервые Гумилева на нем, по внешнему сходству, атрибутировал Лев Мнухин. Офицер на снимке, действительно, немного похож на Гумилева, однако утверждать, что это он, я бы не рискнул. До сих пор ни одной достоверной фотографии Гумилева этого периода обнаружить не удалось, хотя, безусловно, они были, хотя бы фотографии на упоминавшихся пропусках для проезда по территории Франции. К сожалению, в РГВИА пропуск с фотографией обнаружить не удалось. Сейчас предпринимаются попытки найти такие фотографии или документы с ними во французских военных архивах. Так как, скорее всего, эта не верно атрибутированная фотография периодически появляется в различных изданиях, телевизионных передачах, получая достаточно широкое распространение как фотопортрет Гумилева во Франции, привожу ее ниже, чтобы было понятно, о чем идет речь.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)

    Гумилев вернулся в Париж не позже 25 сентября. Об этом говорит упоминаемое в записях Лукницкого несохранившееся письмо матери от 12/25 сентября из Парижа, с пометкой Лукницкого, что «только что вернулся из двухнедельной командировки в центр Франции»392. В «Трудах и днях» он использовал эту информацию393: «1917. Осень. В Париже состоит адъютантом комиссара Временного Правительства. Получает 800 франков жалованья в месяц. Работы по службе много, но протекает она в хороших условиях. Живет на... , 59. Постоянно встречается с Н. С. Гончаровой и Ларионовым. В своих письмах отмечает встречи с Аничковым, Мещерским, Минским и встречу с Трубниковым. Несколько писем жене и матери. Зовет их в Париж. Письма. 1917. Первая половина сентября. В течение двух недель — в командировке на фронте. Около 11-12 сентября вернулся в Париж. Письма. Примечание. М. Л. Лозинский сообщает, что Н. Г. по возвращении в Россию говорил ему, что был в Шампани. Может быть, это и было „двухнедельной командировкой“ (?)». Видно, что Лукницкий использовал информацию из приведенного выше письма Ахматовой и дату письма матери. Любопытно примечание про Лозинского и про Шампань. В Шампани русские бригады сражались весной 1917-го года, там находились многочисленные захоронения русских воинов. Ля Куртин относится к другому департаменту — Крез, и вряд ли эрудит Лозинский мог здесь что-то перепутать. Так что возможно, что Гумилев и побывал на местах боев русских войск. Но никаких документальных свидетельств об этом нет. Позже, в 1930-е годы, силами русских эмигрантов и ветеранов войны, в Шампани, в Сент-Илер-Ле-Гран (Saint-Hilaire-le-Grand), было создано мемориальное русское кладбище с церковью, построенной по проекту архитектора А. А. Бенуа, церковь была освящена 16 мая 1937 года. На этом кладбище покоятся останки 915 русских солдат, погибших на французской земле. Вполне вероятно, что Рапп с Гумилевым могли посетить эти места, чтобы понять, как можно увековечить их память. Думаю, в задачи Военного комиссара входили и такие действия.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)

    Не сложно расшифровать фразу Лукницкого — «живет на... , 59». Там Гумилев не жил, но проводил почти все свое служебное время. На улице Пьера Шаррона, 59 (59, Pierre-Charron) размещался Комиссариат, место службы Гумилева у Военного комиссара Е. И. Раппа. Это недалеко от Елисейских Полей и Триумфальной арки. Любопытно, что эти апартаменты перешли по наследству к Советской России и СССР. А после 1991 года — «наследникам» СССР. В 2002 год там размещалось Белорусское представительство, а сейчас флаг и табличка при входе говорят, что его заняло представительство Казахстана.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    Комиссариат Раппа, Париж, 59, Pierre-Charron — здесь служил Гумилев.

    А жил Гумилев после возвращения из Ля Куртин, как вспоминал Ларионов — «внизу в сквере, под станцией метро Passy, у некоего г. Цитрон». По описанию понять, где он жил, сложно, но если выйти из поезда метро на станции «Passy», то становится понятно, как можно жить «в сквере, под станцией метро». Станция эта — наружная, располагается на эстакаде, а под эстакадой сквер. Не так давно в сквере этом стоял жилой дом, где жил адвокат А. Л. Цитрон. У него в квартире или в том же доме осенью 1917 года поселился Николай Гумилев. К сожалению, дом этот не сохранился, на его месте разместились вновь построенные культурные армянские учреждения и библиотека.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 10)
    «Альбони», где жил Гумилев с осени 1917-го по январь 1918-го года.

    «Синей звезды». Этими маршрутами Гумилев пользовался чаще всего. Однако заметим, что, встречаясь с Еленой Дюбуше, Гумилев не забывал и о своих петроградских приятельницах. Известно, что сразу после возвращения из Ля Куртин, 27 сентября, он написал письмо Анне Энгельгардт394, но само письмо не сохранилось. После возвращения из Ля Куртин началась рутинная служба офицера для поручений при Комиссаре Временного Правительства Е. Раппе. К сожалению, правительство это оказалось — чересчур «временным». Поэтому рутинная служба продолжалась недолго, меньше двух месяцев.

    Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания