• Приглашаем посетить наш сайт
    Гоголь (gogol-lit.ru)
  • Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 12)

    Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания

    «ОКТЯБРЬСКИЙ» ПЕРЕВОРОТ — ВЗГЛЯД ИЗ ПАРИЖА

    Первое, что обращает на себя внимание, когда просматриваешь дела447, датированные 7 ноября 1917 года, это полное отсутствие каких-либо значимых событий — обычная текучка. Из Петрограда регулярно поступали сводки о положении дел на различных фронтах и в России. Все эти сводки получал как Представитель Временного Правительства генерал Занкевич, так и Военный Комиссар Рапп. Так как в мою задачу ни в коей мере не входило описание всех событий войны, эти документы, как правило, не цитировались. Но документ, отправленный из Петрограда 25 октября/7 ноября, необходимо привести полностью, ведь он говорит о том, что сумятица в мозгах происходила не только у малообразованных солдат, но и в самых верхах. Итак, телеграмма из Петрограда448: «Вх. 1389, №7889. Генералу Занкевичу от генерала Дидерихса. из Ставки. Отпр. 25. 10/7. 11 1917 г. Получено — 28. 10/10. 11. Личной ориентировки: за время с 17-го по 24-ое октября на суше, всех фронтах ничего существенного, везде перестрелка и поиски разведчиков. На фронте Приморского направления разведывательные части выбили турок из первой линии, местами достигли третьей, захвачено много оружия и снабжения. Балтийское море без перемен. На Черном море 18-го октября два наших миноносца обнаружили в бухте 1 неприятельский миноносец и 3 парохода. Миноносец нами потоплен, а пароходы сожжены. Истекшую неделю не прекращались попытки неприятеля братания на всех фронтах. Братавшиеся разгонялись огнем. Для содействия Итальянцам в течение 3-х недель на Южном и Румынском фронтах будут произведены в широком масштабе демонстративные действия. В частности, на Южном фронте будет приступлено к закладке исходных для атаки траншей, интенсивная воздушная разведка, артиллерийская пристрелка для означения атаки и мелкие наступательные операции наиболее прочными частями. На Румынском фронте и на фронте 9-й и части 8-й армий будет произведен ряд подготовительных атак демонстративного характера и поиски мелких партий, воздушная разведка, пристрелка к предполагаемым местам атаки и газовые атаки. На фронте Румынской армии кроме того предполагается атака одного из участков позиции противника. Дитерихс 7889. Копии: №1 — Советнику Посольства; №2 — Полковнику Графу Игнатьеву; №3 — Полковнику Пац-Помарнацкому; №4 — Капитану Галяшкину; №5 — Оставить в канцелярии генерала Занкевича; №6 — Начальнику штаба генерала Фоша (письмом). Верно: прапорщик Кочубей».

    В этот же день объявляет ничем не примечательный приказ по войскам Занкевич449: «Приказ по русским войскам №122 от 25. 10/7. 11 1917 г. По части инспекторской. §1. И. д. Старшего коменданта русских войск на юге Франции Подполковник Тавасшерна подлежит откомандированию в распоряжение Начальника 1-ой Особой пехотной дивизии для назначения на службу в один из полков этой дивизии. Для временного исполнения означенной должности допускается подполковник 234-го пехотного Богучарского полка Тарковский. §2. Находящиеся на излечении в госпитале „Bella nue“ в г. Канне 2-го маршевого батальона 2-й Особой пехотной дивизии: поручик Добровольский, подпоручик Михайлов и прапорщик Коренец, и 8-го Особого пехотного полка прапорщик Рыбаков позволили себе 9-го октября сего года в 10-м часу вечера самовольно отлучиться из названного госпиталя, в каковом отсутствии и находились около 2-х часов. За означенный проступок объявляю названным офицерам выговор. §3. Рядовой 1-го Особого пехотного полка Филипп Ласов, награжденный мною приказом по русским войскам во Франции от 18-го сентября (1 октября) сего года за №88 Георгиевской медалью 4-й степени, как имеющий уже, по поступившему ныне донесению, таковую медаль, награждается взамен Георгиевской медалью 3-й степени. Означенную медаль выдать рядовому Ласову на №146160. §4. Рядовой 4-го Особого пехотного полка Степан Имшенецкий прикомандировывается к госпиталю №49, находящегося в Монполье, как санитар. Представитель Временного Правительства Генерал-майор Занкевич». Издает очередной приказ ставший в сентябре генерал-майором Военный Агент А. А. Игнатьев450: «Приказ №116 от 25. 10/7. 11 1917. Париж. §1. Представителей Лондонской Комиссии Всероссийского Земского Союза и Всероссийского Союза Городов Алексея Павловича Рождественского и Николая Александровича Ласкина считать с 19. 10/1. 11 прибывшими во Францию по осуществлению закупки медикаментов и инструментов для вышеуказанных организаций. Генерал-майор Игнатьев». Выше приводились документы за эти дни, обсуждавшие возможность отправки русских войск после приказа Керенского, необходимость увеличения количества выдаваемого больным в госпиталях сахара (по запросу Гумилева), 7 ноября в лагере Курно заседал и Отрядный Комитет451, разбирая текущие склоки. Шла обычная повседневная работа, и в течение трех последующих дней ни одной тревожной вести из России в Париж так и не поступило. И только 10 ноября во все подразделения была разослана телефонограмма452:

    «Телефонограмма.

    В Тыловое Управление русских войск во Франции.

    В канцелярию Представителя Временного Правительства.

    В канцелярию Комиссара Временного Правительства.

    Во все отделения Тылового управления.

    В канцелярию Военного Агента во Франции.

    В Авиационную Комиссию Тихонравову.

    В Авиационную Комиссию Быстрицкому.

    В Артиллерийскую Заготовительную комиссию.

    В Осведомительное бюро.

    Морскому Военному Агенту.

    В редакцию газеты „Русский солдат-гражданин во Франции“.

    знать и, в случае необходимости, иметь тесный контакт с русскими войсками и военными учреждениями, находящимися во Франции, для установления взаимной солидарности. Для этой цели военнослужащие Парижа приглашаются в .... . час. 10 ноября, rue 59, Pierre Charron, на чрезвычайное заседание в субботу 10. 11 в 8 часов вечера». Местом проведения этого первого заседания была выбрана канцелярия Военного комиссара Раппа. Безусловно, и Гумилев на нем присутствовал.

    Собрание единодушно приняло резолюцию, и на следующий день была послана телеграмма Керенскому453: «Телеграмма, исх. 57 от 30. 10/12. 11 1917 г. Главнокомандующему Керенскому. Собрание русских военнослужащих. Москва (Россия через Бомбей). Собрание русских военнослужащих Военных учреждений города Парижа, созванное в чрезвычайном порядке ввиду происходящих в России событий ПОСТАНОВИЛО: ВЫРАЗИТЬ СВОЕ ПОЛНОЕ отрицательное отношение к большевистским тенденциям, выступлениям и переворотам, вызывающим пагубную междоусобицу, грозящую самим завоеваниям революции. Собрание ожидает, что захват сторонниками большевиков тех или иных государственных учреждений не знаменует еще того, что народ в своем большинстве признает эту группу выразителем его воли. Собрание считает, что лишь то правительство, которое поставит одной из своих целей беспощадную борьбу с германским империализмом, способно вывести Россию на новый свободный и широкий путь. 57. Представитель Временного Правительства Генерал Занкевич» Аналогичная телеграмма, исх. №58, была отправлена Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего. 12 ноября состоялось собрание солдат и офицеров лагеря в Курно, и оттуда Керенскому тоже была направлена телеграмма454: «Телеграмма, исх. 56 от 30 октября/12 ноября 1917 г. Москва (Россия) через Бомбей. Главнокомандующему Керенскому. Мы, Русские солдаты и офицеры во Франции, оторванные от Родины, доказавшие свою верность Революционной России уже в апрельских боях в Шампани, шлем Вам, Великий Вождь демократии, в тяжелый последний момент Вашей борьбы с большевистскими советами и контрреволюционными силами свой братский привет. Все наши силы, кровь и жизнь до последнего за свободную нашу Родину и за Вас. Боритесь за правое великое дело спасения любимой отчизны. По первому Вашему приказу везде, где угодно, со светлой радостью исполним наш долг спасения свободной Родины в страшной борьбе демократии с германским самодержавием. Мы верим в поражение опасных для Родины большевиков и темных сил контрреволюции, наносящих удар в спину растерзанной России. Вы, — единственный залог нашего спасения, будьте тверды и беспощадны с врагами России. Мы до последнего вздоха с Вами. Председатель Отрядного Комитета Русских войск во Франции Джинория. Составлено при Представителе Русского Временного Правительства полковнике Бобрикове».

    Думаю, что только этих полученных из Парижа телеграмм было вполне достаточно, чтобы впоследствии большевики могли с «чистой совестью» подписать смертный приговор всякому, возвратившемуся в Россию из Франции солдату, а уж тем более — офицеру. Кстати, об этом есть у А. Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ», во второй главе 1-й книги — «История нашей канализации»455: «Уже в 1919 году была понята и вся подозрительность наших русских возвращающихся из заграницы (зачем? с каким заданием?) — и так сажались приезжавшие офицеры экспедиционного (во Франции) русского корпуса». Исходя из этого, становится понятным, почему с приходом большевиков к власти сразу же прекратились дальнейшие переговоры о возможности возвращения русских войск из Франции (и Салоник) — домой.

    13 ноября во Французской Главной Квартире была получена первая телеграмма от Льва Троцкого о победе над Керенским456: «Телеграмма получена 31. 10/13. 11. Передана: Передана: №1 — в Посольство; №2 — Военному Агенту; 3 — Военному Комиссару; №4 — в Канцелярию. 1. Рабочие и солдатские депутаты, в ожесточенном бою под Царским Селом революционной армией на голову разбили контрреволюционные войска Керенского и Корнилова. Именем Революционного Правительства приказываю всем верным полкам Революции дать отпор врагам революции, демократии, принять все меры к захвату Керенского и также недопущению подобных авантюр, грозящих завоеваниям революции и также торжеству пролетариата. Да здравствует революционная армия. Главвоенком войск против Керенского полковник Муравьев. <...> №23. В ночь с 12 на 13 ноября 1917 г. Войдет в историю попытка Керенского двинуть контрреволюционные войска на столицу революции. Попытка получила решительный отпор. Керенский отступал, а мы наступали. Солдаты, матросы, рабочие Петрограда показали, что умеют воевать с оружием в руках, утверждать волю и власть демократии. Буржуазия собиралась изолировать армию революции. Керенский пытался сломить ее силой. То и другое потерпело великое крушение. Великая идея господства рабочей и крестьянской демократии сплотила ряды армии и сохранила ее волю. Вся страна отныне убедится, что Советская власть не преходящее явление, а несокрушимый факт господства рабочих, солдат и крестьян. Отпор Керенского есть отпор помещиков, буржуазии и Корнилову. Отпор Керенского есть утверждение права народа на мир, свободную жизнь, землю, хлеб, власть. Пулковский отряд своим доблестным ударом закрепил дело рабочей и крестьянской революции — возврата к прошлому нет. Впереди еще борьба, препятствия и жертвы, но путь открыт и победа обеспечена. Революционная Россия с Советской властью вправе гордиться своим Пулковским отрядом, действовавшим под командованием полковника Вальдена. Вечная память славным борцам революционным солдатам и верным народу офицерам. Да здравствует революционный народ социалистической России. Именем Совета народных комиссаров Л. Троцкий». Радиотелеграмма получена 31. 10/13. 11 1917 г. во Французской Главной Квартире. Резолюция: «Русскому Военному Комиссару препровождаю для личного сведения».

    Французских армиях генерал-майору Занкевичу457. Существенных изменений она не претерпела. По-прежнему в эту структуру входили: 1-я Особая пехотная дивизия, включающая 1, 2, 5 и 6 Особые пехотные полки, размещенные в лагере Курно; 2-я Особая пехотная дивизия, включающая 3, 4, 7 и 8 Особые пехотные полки, остающиеся на Салоникском фронте; Тыловое управление полковника Карханина в Париже; Судная часть генерал-майора Николаева в Париже; отдельные чины для связи со Штабом французских армий и с Французской Главной Квартирой (среди них — полковник Бобриков). Обращает на себя внимание то, что Военной Агент А. А. Игнатьев не включен в эту структуру, хотя при назначении Занкевича он был поставлен в подчиненное ему положение. Видимо, его личные связи в Петрограде сработали (о чем говорит присвоение ему в сентябре звания генерал-майора), и он добился независимости, которая вскоре вышла боком и дорого (в буквальном, денежном смысле этого слова) обошлась для всей русской миссии.

    В ноябре продолжали решаться наболевшие, поднятые ранее вопросы. Опять Занкевич просит Раппа разобраться с приказом «О комитетах и дисциплинарных судах»458: «2/15 ноября 1917. №1575. Милостивый Государь Евгений Иванович. В дополнение к №1466 прошу собрать Вашу комиссию разработать вопрос о согласовании организационной деятельности Отрядного Комитета с положениями приказов №213 и 271. Уважающий Вас Занкевич». 16 ноября в Курно состоялось заседание Отрядного Комитета, впервые обсудившее события в России459. Всеми они были восприняты крайне негативно.

    «Русский солдат-гражданин во Франции», в излюбленном жанре — разборка книги стихов. Гумилев написал рецензию на вышедшую в Париже книгу стихов унтер-офицера Никандра Алексеева «Венок павшим». Никандр Алексеев460 воевал в составе 1-й бригады в Шампани, потом служил старшим писарем в русской миссии в Париже, как и работавший у Раппа А. Евграфов. Его имя часто упоминается в документах — в ведомостях на получение жалованья, в списках состава миссии461. Своей первой книге Никандр Алексеев предпослал предисловие, на которое, как мне кажется, не мог не обратить внимания Гумилев, что определило тональность его рецензии. Хотя, возможно, что предисловие было написано уже под влиянием разговоров с Гумилевым; об этом говорит упоминание учителя Гумилева Валерия Брюсова в самом начале предисловия:

    «Я вполне разделяю мнение современного русского поэта Валерия Брюсова, что самому автору трудно составить сборник избранных стихотворений, особенно, если книга по необходимости должна быть небольшой. Как мать любит своих детей красивых и некрасивых, так поэт любит все написанные им стихи, и более совершенные, и не удавшиеся ему. С каждым стихотворением связан целый мир воспоминаний, каждое кажется живым существом, которое чувствует обиду, если его не включили в число избранных. При составлении этого сборника я руководствовался выбором стихов, написанных мною во время войны, под впечатлением различных настроений и переживаний, многие из которых, казалось, прямого отношения к событиям не имеют и написаны не на военные темы. Этого я и хотел. Здесь есть настроения и тоскливые. И грустные, и радостные. Из всей сложности и многообразия жизни, из цветов самых разнородных чувствований и еле уловимых движений сердца и души я хотел бы сплести „Венок Павшим“ на поле брани за Родину, за Революцию и за человеческую свободу вообще или за иные высокие идеалы Красоты...

    Эта книга одинаково может быть читаема, как русскими, французами, англичанами, так немцами и австрийцами, ибо в ней нет ни одного слова слепой ненависти к отдельным нациям, ибо у большинства людей есть Родина, которую они естественно не могут не любить, как нельзя не любить родной матери, которая может быть была и груба и била и колотила и таскала за волосы, когда мы были детьми... Не можем не любить потому, что мы часть ее тела...

    „Венок павшим“ и кидаю его на свет, к солнцу... Может быть и ты, мой читатель найдешь в нем часть своей собственной, нерассказанной души...

    Сентябрь 1917 г. Париж. Никандр Алексеев».

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 12)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 12)
    Никандр Алексеев, унтер-офицер во Франции, и спустя десятилетия в России, на охоте. Его книга «Венок павшим».

    Очень возможно, что Гумилев помог молодому автору составить этот сборник стихов. Гумилев и Алексеев знали друг друга, это подтверждает и его внучка, М. Н. Алексеева. В своих записях о вечере, посвященном памяти деда, она пишет: «Я принесла показать несколько уникальных книг, которые сейчас можно считать библиографическими раритетами. Это сборник Николая Гумилева с рукописными пометками, выполненными рукой деда»462463.

    (Склад издания — 17, Rue Cujas (улица Кюжас, 17), Paris. Цена 2 франка)

    «Не получаем мы книг из России. А литература самое национальное из творчества. Музыка, живопись, научные открытия — все это для всего мира, какое-то эсперанто. Здесь, на чужбине, только литература может острую боль разлуки превратить в сладкую тоску. И вот появился первый образчик творчества русского военного отряда во Франции, этого нового своеобразного народа. Не будем придираться к недостаткам книги, неправильностям стихосложения, неловкости многих выражений, банальности мыслей... Ее качества более значительны. Неустанная мысль о родине, чисто русская мечтательность и певучесть стиха делают эту книгу дорогой и близкой. Как поэт Алексеев не отличается остротой переживаний. Они у него тотчас же превращаются в образы, которыми он сам страстно любуется, а иногда заставляет любоваться и других.

    „Северная осень“:

    ... Луна, взойдя, повисла на осине,

    Затон реки и заводь серебря,

    И вот покой, раскрыв глаза в долине,

    Шагает через прясло сентября.

    Один... четыре... шесть и восемь.

    Ведет царевна счет, — и падают листы...

    Но у Алексеева есть иногда и сила, как показывает одно из лучших стихотворений сборника „Родине“.

    ... Редеет глушь... Я слышу новый зов:

    Поэту можно посоветовать не злоупотреблять словами с иностранными корнями „карьера“, „эфирный“, „бомонд“ и раз навсегда отказаться от совершенно нелепых вставных французских фраз464».

    Как удалось выяснить у внучки Никандра Алексеева Марины Алексеевой, ее дед, прожив еще несколько лет в Париже, вернулся в Россию, где стал советским поэтом и писателем. В Париже, в 1919-1920-х гг. , уже после отъезда Гумилева, им было выпущено еще две книги стихов: «Ты-ны-ны» и «Ветровые песни». О том, что между ними сложились достаточно близкие отношения, говорит посвященное Гумилеву стихотворение, вошедшее в сборник «Ты-ны-ны»465. Во избежание недоразумений отмечу, что название сборника не дань футуризму (типа «дыр бул щыл» А. Крученых), а попытка звукописи, подражания гармошке, из первого стихотворения сборника «Родимая»: "На открытые ладони // Плещет дождик с вышины. // Чу! Играют на гармони // Заунывно ты-ны-ны... "

    Даже в стужу по вершинам

    Средь осинок и берез

    Слышен зовам лебединым

    Росы виснут по отавам

    Синеглазым серебром...

    Шарит жнивой, по канавам

    Осень поздняя с серпом.

    Золотая полоса...

    Как роскошно и богато

    Убираются леса!...

    Осень, медля, листья метит

    Все окрасит, все отметит,

    Кто любим и не любим.

    И зажжет на море Утра

    Новый день — Солнцевосход.

    Утром в море разольет.

    А под вечер, чуть устало,

    (Чтоб не гасло, а блистало)

    Что играя, умирало,

    То восторгами зажглось...

    «Раз — два», — пальцами считала,

    Метя листья впрямь и вкось.

    Озимь — зелень — синева...

    Охмелела, видно, осень

    На пиру у Покрова.

    Средь прокосов, где есть просинь,

    Принц тоскует: «Осень, Осень,

    Поцелуй меня в уста!»

    Из холмистых перелесиц

    А — у! — льется наконец:

    — «Принц, помедли... Через месяц,

    Через месяц под венец»!

    — «За бугром, за старым валом

    В ложе листьев ляжем мы

    И уснем под одеялом

    ».

    Первым делом Никандра Алексеева в России стала организация Пушкинского заповедника в Михайловском, располагавшемся недалеко от его родного села. Можно предположить, что память о Гумилеве он пронес через всю жизнь. Об этом говорят сохранившийся в семье сборник Гумилева «Шатер», 1922-го года издания, сборник переводов Н. Гумилева 1914-го года, «Эмали и камеи» Теофиля Готье, вместе с французским оригиналом. По нему Никандр Алексеев предпринял попытку, вслед за Гумилевым, отталкиваясь от него и как бы с ним полемизируя, заново перевести весь сборник стихов Т. Готье. Черновики переведенных им стихов, составивших полный сборник «Эмалей и камей», сохранились в семейном архиве, они никогда не публиковались466. Стихотворение Никандра Алексеева включил Е. Евтушенко в подготовленную им антологию «Строфы века». Никандр Алексеев прожил достойную жизнь, и его имя должно сохраниться в истории отечественной литературы и культуры467.

    Однако вернемся в ноябрьский Париж 1917-го года. Гумилев начинает свою рецензию фразой: «Не получаем мы книг из России...» Странное совпадение — как раз в эти же дни из России до Парижа добрались по почте давно уже посланные книги для солдат во Франции. Список полученных книг весьма специфичен, и вряд ли большинство из них могло, как сказал Гумилев в рецензии, «острую боль разлуки превратить в сладкую тоску»468:

    1) Солдатская библиотека — 460 экз. ;

    «Повести и рассказы» — 17 экз. ;

    3) Ф. Ф. Кокошкин. «Учредительное собрание» — 50 экз. ;

    4) Ф. Ф. Кокошкин. «Республика» — 50 экз. ;

    5) Подпоручик Крылатов. «Молодая Россия» — 50 экз. ;

    6) Герасимов. «Новый Строй и Права Свободного Гражданина» — 10 экз. ;

    «Должны победить» — 50 экз. ;

    8) Анд. Крылов. «Речи» — 35 экз. ;

    9) Подпоручик Крылатов. «Задачи Народной Армии» — 100 экз.

    На основе поступавших во Францию документов можно сделать вывод, что в первые дни после переворота новая власть вообще забыла, что идет война, требующая твердого руководства, управления и координации действий. Отсутствовала даже элементарная телеграфная связь со Ставкой. Только 18 ноября из Лондона в Париж пришла телеграмма469: «Сообщение с Петроградом в обоих направлениях Via Northern восстановлено». И в тот же день было получена первая после переворота информация из Ставки470«5/18 ноября. 12 ч. дня. Из Ставки срочно. Приказом от 1/(14) ноября ввиду неизвестного для меня места пребывания ГЛАВКОВЕРХА вступил во временное исполнение должности ГЛАВКОВЕРХА. Тогда же отдал приказ остановить дальнейшую отправку войск на Петроград. В настоящее время производятся только оперативные перевозки. О вышеизложенном объявляю для ориентировки всех начальствующих лиц, комитетов и комиссара. 4/17 ноября. №8133. Духонин471». На фоне этой сумятицы неожиданно смотрится поступившая в Париж еще одна телеграмма от новой власти472: «Вх. №2293 от 6/19 ноября 1917 г. Из Петрограда (шифром). Генерал-майор Добржанский командируется ИТАЛИЮ для приема заказанных ГВТУ473 АВТОМОБИЛЕЙ. Благоволите оказать возможное содействие его приезду и провозу означенного имущества. 468 Голеевский. 77208 Юдин». 20 ноября Военный Агент Игнатьев подтвердил получение этой телеграммы и восстановление связи с Петроградом474«Исх. 2129 от 7/20 ноября 1917 г. Анаксагор Петроград (шифром). Начальнику Генерального Штаба и Главзагран. После перерыва телеграфных сношений с 27 нашего октября вчера начал получать телеграммы наши с №77208 Юдин. Ввиду совершившихся событий, о коих никаких официальных сведений не имею, испрашиваю указания, могу ли возобновить отправку телеграмм всеми прежде действовавшими шифрами и в том числе и самыми секретными. Ожидаю самого срочного ответа. Париж. Вторник. Пок. 469. 2129 Игнатьев». Но обмен этими двумя телеграммами, подшитыми к архивному делу, можно рассматривать скорее как — агонию. Как видно из архивного дела, до этого происходил ежедневный обмен телеграммами с Петроградом, после 27 октября (ст. ст. ), как указывает Игнатьев, был перерыв, вплоть до получения приведенной телеграммы об автомобилях. Более ни одной телеграммы из Петрограда в Париж по военным каналам не доходило в течение нескольких месяцев. В рассмотренном деле лист 93 — телеграмма об автомобилях от 19 ноября, а лист 94 — уже телеграмма, относящаяся к марту 1918 года! Это красноречиво подтверждает тот факт, что власть в России переменилась радикально, и остающиеся во Франции Русские войска интересовать ее перестали. При этом отдельные пламенные призывы Троцкого до Парижа доходили, но не по военным каналам связи.

    нуждались в куске хлеба. А даже это обеспечить вскоре стало весьма затруднительно, так как прекратились любые поставки и денежные переводы от верховной власти. И по-прежнему главными действующими лицами, обеспечивающими необходимое управление бездействующими войсками, оставались Занкевич и Рапп. Но отношения между Раппом и Отрядным Комитетом постоянно ухудшались, и 20 ноября Занкевич обратился к нему с письмом475: «Раппу от Занкевича. 7/20 ноября 1917 г. №1608. Париж. Милостивый Государь Евгений Иванович. За последние две недели Отрядный Комитет неоднократно докладывал мне, что доверие к Вам в Отряде подорвано и что дальнейшая Ваша работа в Отряде пользы принести не может. В виду исключительной остроты переживаемого момента, когда особенно необходим демократический авторитет в войсках, а связи с Правительством у нас нет, — я вижу один только выход из создавшегося тягостного положения, — выбор Вами в качестве Вашего помощника особо доверенного и пользующегося авторитетом в Отряде лица, на которого вы можете возложить работу в войсках. Генерал-майор Занкевич». Последовал немедленный ответ Раппа476: «Париж. 7/20 ноября 1917. Вх. 1 от 8/21. 11. 1917. Михаил Ипполитович. Вследствие наших переговоров и в ответ на Ваше письмо от 7/20 ноября с. г. за №1608 нахожусь вынужденным сообщить Вам: 1) Как лицо, которому поручена Временным Правительством и Исп. Комитетом. Совета Раб. и Солд. Депутатов специальная миссия, связанная с особыми полномочиями и с особым доверием Временного Правительства, я не считаю себя вправе, без ведома и согласия этого последнего, сложить с себя ни юридически, указанные полномочия и ответственность, и притом не зависимо от того, какого мнения держится Отрядный Комитет относительно моей деятельности. 2) Если факт упоминаемого Вами недоверия, существование которого Вами, по-видимому, признается, подтвердится, то, конечно, при первой же фактической возможности, я донесу о нем Правительству, назначившему меня, прося его разрешить этот вопрос. 3) Если бы выяснилось определенно, что Правительство это фактически не существует, а заменено новым, политическая программа которого мною не разделяется, то я сложу с себя обязанности и буду просить Вас тогда объявить об этом в приказе по войскам. 4) Наконец, что касается выбора моего помощника, то, хотя юридически такое право мне и не предоставлялось, однако, ввиду исключительности времени, нами переживаемого, а также чрезвычайного, вам известного обилия моей работы чисто кабинетного характера, я готов осуществить эту меру. Само собой разумеется, что, ввиду сказанного в п. 1 настоящего письма, помощник мой будет действовать по моему уполномочию, в согласии со мной и в пределах установленного по нашему взаимному с ним соглашению. Допущение противного могло бы внести двойственность власти и распоряжений, что конечно весьма не желательно. Прошу вас принять настоящее мое письмо как окончательное решение возбуждаемого Вами вопроса, принятое мною по долгу моей совести. Уважающий Вас Евг. Рапп». Думаю, можно не напоминать читателю, что упоминаемое Раппом «обилие работы чисто кабинетного характера» касалось и Николая Гумилева, который был полностью в курсе всех происходивших событий и склок, а не только писал рецензии в газету.

    22 ноября из России была получена следующая радиотелеграмма477: «4ч. 50 м. утра. <...> Не получив ответа от Духонина до вечера 8/21 ноября, Совет народных комиссаров уполномочил Ленина, Сталина и Крыленко запросить Духонина по прямому проводу о причинах промедления <...> Переговоры велись от 2 до 4 ч. 30 м. утра 9/22 ноября. Духонин делал многочисленные попытки уклониться от объяснения. <...> Когда предписание вступить немедленно в формальные переговоры о перемирии было сделано Духонину, он ответил категорическим отказом подчиниться. Тогда именем Правительства Российской Республики и по поручению Совета народных комиссаров Духонину было заявлено, что он увольняется от должности за неповиновение предписанию Правительства и за поведение, несущее неслыханное бедствие трудящимся массам всех стран и в особенности армии <...> Новым Главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко». Одним из первых распоряжений Главнокомандующего, прапорщика Крыленко, объявленное им в тот же день, 22 ноября, было приведенное выше указание478 Военно-морскому Агенту во Франции о прекращении «присылки эмигрантов, а также <...> перевозки воинских частей, подлежащих возврату в Россию».

    «головная боль», второй Военный комиссар479: «Записка Занкевича от 10/23 ноября 1917 г. Прошу не отказать в распоряжении к отводу одной комнаты для Комиссара Салоникских войск Михайлову. Кроме того, прошу распорядиться к назначению к названному Комиссару одного писаря и одной пишущей машинки. Занкевич». Вскоре Комиссар Михайлов480 сменил Раппа на уже тогда, фактически, ставшей фиктивной должности Военного комиссара Временного Правительства при русских войсках, и формально занимал эту должность до марта 1918 года, когда был отстранен от всех дел французскими властями. Возможно, Занкевич полагал, что вновь прибывший комиссар поможет навести хоть какой-то порядок в войсках, что вряд ли было возможно. О «разгуле демократии» в лагере Курно говорит протокол заседания Отрядного Комитета481: «Выписка из протокола заседания Отрядного Комитета от 10/23 ноября 1917 г. , лагерь Курно. Вопрос 1-й. О Комиссии по согласованию деятельности Комитета во Франции с приказами по Военному Ведомству. По 1-му вопросу после прений Отрядный Комитет постановил: Отрядный Комитет отказывается от работ в Комиссии по согласованию деятельности комитетов принципиального решения Отрядного Комитета о Г. Раппе. Кроме того, Отрядный Комитет находит совершенно недопустимым тон официального извещения об образовании комиссии по согласованию к Председателю Отрядного Комитета: — названный документ начинается словами: „Генерал Занкевич приказал...“. Секретарь Отрядного Комитета (подпись неразборчива)».

    482. Обвинив в предательстве Духонина и Союзные державы, призывая всех к миру, он завершает свое пламенное послание словами: «<...> Долой старые Царские договора и дипломатические происки. Да здравствует честная, открытая борьба за всеобщий мир. Именем Совета народных комиссаров — народный комиссар по иностранным делам Л. Троцкий». Ответом на это послание явился приказ по войскам №138 от 13/26 ноября 1917 г. , впервые подробно осветивший отношение всей русской миссии к происшедшим в России событиям483: «§1. Объявляю для сведения текст нижеследующей декларации: Мы, нижеподписавшиеся, считаем нужным заявить во всеобщее сведение нижеследующее: I. Мы не признаем за группой лиц, захвативших правительственные учреждения города Петрограда, авторитета правительственной власти, которая опиралась бы на волю Российского народа. II. III. Временного Правительства во Франции Евгений Рапп; Военный Комиссар Временного Правительства Македонского фронта М. Михайлов; Помощник Военного Комиссара Временного Правительства Македонского фронта О. Розенфельд. Декларация эта сообщена была Послу В. А. Маклакову, который высказал полное свое сочувствие и обещал довести ее до сведения Временного Правительства. Представитель Временного Правительства генерал-майор Занкевич». Очевидно, что при принятии этой резолюции присутствовал и Гумилев. Аналогичная резолюция была принята на общем собрании солдат и офицеров 13/26 ноября 1917 года в городе Монпелье на юге Франции484: «<...> Долой самозванцев и предателей! Они не могут успокоить Россию, не дадут ей постоянного хлеба, земли и воли, не дадут настоящей правды, не подготовят страну для созыва желанного Учредительного собрания. Оно одно Всероссийское Учредительное собрание способно разрешить все вопросы и должно быть немедленно собрано социалистическими коалиционными министрами...»

    В этот же день было получено первое после переворота сообщение из Военного Министерства485: «Вх. 2347 от 13/26 ноября 1917 г. Из Петрограда. Осведомляю. 25-го октября произошло выступление большевиков, в результате коего Министры Временного Правительства были арестованы. 29-го октября во временное управление Военным Министерством вступил генерал Маниковский486, на основании полного невмешательства в его деятельность и при условии, что Военное Министерство, стоя вне политики, немедленно возобновит свои работы, необходимые для обороны государства. 45809. Юдин». Ноябрь подошел к концу, положение русских войск так и останется неопределенным вплоть до окончания Гражданской войны в России. В начале 1920-х годов многие вернутся в Россию, но исключительно — каждый «своим ходом». Никакого организованного возвращения на Родину не будет. Судьбы возвращавшихся складывались по-разному, многих офицеров, как было сказано, записывали в «шпионы». Возвращающихся с Запада солдат тогда, слава Богу, еще не объявляли сразу шпионами, как будет после окончания следующей войны. Принято называть «первой волной эмиграции» тех, кто покинул Россию и перебрался во Францию после окончания Гражданской войны. Это не верно — первая большая русская колония во Франции была заложена в 1917-м году, из тех, кто воевал за честь России и Франции вдали от бросившей их Родины. А пока Русские службы в Париже по инерции продолжали ставшую мало кому нужной деятельность. И каждый по-своему решал, как ему быть дальше. Такое решение вскоре предстояло принять и Николаю Гумилеву.

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания
    Раздел сайта: