Парад русских войск в Париже 14 июля 1916 года.
Отряды проходят по Елисейским Полям
По Большим бульварам.
ПОДГОТОВКА И БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ БРИГАД НА ФРАНЦУЗСКОМ ФРОНТЕ
Теперь кратко о тех боевых действиях, в которых пришлось участвовать русским экспедиционным войскам в 1916-1917 годах. Основное внимание будет уделено 1-й и 3-й бригадам, действовавшим на французском фронте. Именно с их личным составом и поступающими от них разнообразными документами Гумилеву пришлось постоянно работать, и их внутреннюю жизнь он хорошо знал. Но, как будет показано ниже, в течение всего периода его пребывания в Париже существовала вероятность того, что его пошлют на Салоникский фронт, так как только там вплоть до начала 1918-го года русские войска продолжали принимать участие в боевых действиях. Этого не случилось, в основном, из-за происшедших внутри России ноябрьских событий 1917-го года. Они заставили отказаться от дальнейшего использования русских войск в совместных действиях — большевистская Россия, нарушив все принятые на себя обязательства, перестала быть членом Союза стран согласия, бросив десятки тысяч своих соотечественников на произвол судьбы.
Но пока, после высадки в Марселе 20 апреля 1916 года 1-й Особой бригады, в войсках союзников царила эйфория, солдаты ждали того момента, когда можно будет встретиться лицом к лицу с неприятелем. Ждать пришлось довольно долго. Как было сказано, бригада была перевезена в центральные районы Франции, в лагерь Майи в провинции Шампань. Французские власти сделали все от них зависящее, чтобы сделать достойной жизнь русских войск вдали от Родины — в той мере, в какой это возможно в условиях войны. В первую очередь необходимо было ознакомиться с новым, незнакомым солдатам вооружением, с тактикой ведения войны на западном фронте, которая отличалась от принятой в России. Необходимо было считаться и с языковым барьером, так как подавляющее большинство не только солдат, но и офицеров не знали французского языка. Вначале предполагалось дополнить русские отряды значительным числом французских солдат и офицеров, однако «генерал Лохвицкий, уже в начале июля 16-го года, высказывался в том смысле, что, для связи с французскими частями и в качестве переводчиков, достаточно иметь по одному французскому офицеру при командире полка и в каждом батальоне, не считая нескольких офицеров-специалистов по разным отраслям знаний, в которых может встретиться необходимость по условиям позиционной войны. Само собой разумеется, что в составе штаба бригады признавалось необходимым сохранить также нескольких французских офицеров, и, в числе их, для связи со штабами французских армий, хотя бы одного офицера генерального штаба. <...> Система формирования бригад, принятая в России, не была, по-видимому, достаточно внимательно продумана. Части, вошедшие в состав 1-й, 3-й и 4-й бригад формировались преимущественно из людей запасных батальонов одного какого-либо определенного района. Офицеры же назначались хотя и по выбору, но не только из полков, а также и из очередной молодежи военного времени. Такой способ комплектования имел крупные недостатки, заключавшиеся в том, что, хотя и не была исключена возможность производства тщательного отбора людей, но сформированные этим путем части являлись без всякой внутренней спайки и в большинстве из числа людей не бывших еще в огне. Кроме того, эти части сохраняли на себе характер и отпечаток населения того района, из которого черпались люди». Данилов, отмечая отдельные недостатки в подготовке войск к дальнейшим боевым действиям, одновременно развенчивает до сих пор часто повторяющийся миф о том, по какому принципу формировались отдельные части. Считая, что для войск главным является «внутренняя спайка», как казус он приводит один случай, который в наше время часто муссируют и трактуют чуть ли не как пример, достойный для подражания: "Знаю, что бывали случаи подмены чинов <...> из-за стремления выгодно блеснуть тщательностью сделанного подбора. Все эти мотивы, к сожалению, были в привычках нашей прежней русской армии. Из рассказов офицеров знаю, например, что для отправки во Францию в одном полку, номер которого мне даже называли, была особо сформирована рота «великанов», то есть людей из различных рот полка, отличавшихся высоким ростом. Это ли «сознательное» отношение к боевым требованиям и к святости закона о важности «внутренней спайки», столь ценной во всякой воинской части! Командир упомянутого полка, из чувства, может быть даже благородной ревности к внешней репутации своей части, подорвал одновременно и ее собственные боевые качества и намерения лица, желавшего гарантировать вновь формируемому полку известную внутреннюю целостность!"
на западном фронте желательно провести не только через учебный лагерь, но отправлять русские части, небольшими партиями на фронт Вердена, который мог считаться лучшей практической школой в районе действия французской армии. Через опыт Вердена прошло до 60-ти французских дивизий, то есть свыше 2/3 французской армии, а на окружавших его полях французская армия получила ту закалку воли, которая привела страну к конечной победе. Однако французское военное начальство приняло предложенную ему программу не полностью. Вместо командирования на фронт Вердена отдельных частей, вблизи Вердена были организованы лишь особые краткосрочные курсы, через которые была пропущена часть русских офицеров.
На протяжении первого года пребывания русских войск во Франции исключительно благоприятно складывались их отношения с местным населением. К сожалению, не по вине французов, ситуация изменилась к середине 1917 года, с чем пришлось Гумилеву не только столкнуться, но и принять участие в разрешении разнообразных конфликтных ситуаций — ниже это будет проиллюстрировано документально. Как пишет Данилов, «прибывшие во Францию русские воинские части встречались населением, как уже отмечено, с восторгом. В начале войны французскому народу пришлось пережить не мало испытаний. Конечно, он знал, что там, где-то на востоке у него есть сильный союзник, который готов придти ему на помощь и не оставить его одного. Но теперь эту помощь он ощутил наяву. Перед ним проходят стройные русские ряды, которые явились, чтобы принять участие в непосредственной защите французской земли от грозного врага. Его поражала внешняя выправка русского солдата, которая производила неотразимое впечатление на французов, мало избалованных стройностью движений их воинских частей. Читатель сам может судить о степени этой выправки по фотографии. <...> На ней изображен батальон, специально перевезенный в Париж для участия в параде столицы. Удивление читателя видом этой части будет еще более значительным, если он вспомнит, что все это происходило весною 16-го года, после тех военных неудач, которые русской армии пришлось пережить в течение предшествовавшего лета. Поистине крепок дух русского народа!»
«По рассказам русских офицеров, входивших в состав особых бригад, восторги и симпатии французского народа сопровождали русских солдат с первого же часа вступления их на французскую территорию. Повсюду русских воинов встречали цветами и вином, и даже тогда, когда солдат размещали по казармам, и у ворот появлялись обычные дневальные, к стенам казарм приставлялись лестницы, и угощение перебрасывалось в корзинах и пакетах через заборы. Изъявлению внимания не было конца и в пути, во время следования по железным дорогам. На каждой станции появлялось для солдат угощение, а офицерские отделения в вагонах забрасывались цветами. Для сокращения случаев чрезмерного употребления вина, пришлось даже прекратить продажу спиртных напитков по пути следования наших солдат. Но это запрещение не всегда гарантировало эшелоны от некоторых излишеств. Равным образом и в лагерях, куда отводились русские солдаты для временного пребывания, местное население спешило выражать свое гостеприимство, принося угощение к баракам и бесплатно предлагая его желающим. Печальным результатом одного из таких импровизированных пиршеств явился инцидент, в одном из полков 2-й бригады, закончившийся трагической гибелью подполковника фон Краузе, имевшего к тому же несчастье носить немецкую фамилию.
Огромный фурор среди французов производил сопровождавший одну из рот 5-го полка 3-го Особого отряда медвежонок „Мишка“. Этот шутник был приобретен офицерами полка в Екатеринбурге за скромную сумму в 8 рублей. Вместе с полком он проделал всю кампанию на французском фронте и до революции был любимцем и баловнем всего полка. Солдаты охотно с ним боролись и внимательно кормили его. Он был известен и французскому начальству до командующего 4-й армией генерала Гуро, включительно. Но лично „Мишка“ дружелюбно откосился только к людям, одетым в „хаки“ (русские солдаты). Цвет одежды французских солдат вызывал в нем чувство некоторого недоверия. В одном из боев, медвежонок, постепенно превратившийся во взрослого медведя, был слегка отравлен неприятельскими газами, но, благодаря заботам чинов полка, быстро оправился. В награду за данный бой он был зачислен в полку на особый паек. Революционное брожение 1917 года отразилось однако и на судьбе бывшего любимца полка. Как принадлежавший по началу офицерам, он подвергся несправедливым гонениям и однажды серьезно был облит кипятком. Кто знает любовь к животным и добродушие русского человека, тот не усомнится, что это было делом очень злой агитации против офицеров. Однако с „Мишкой“ полку пришлось все же расстаться. Он был отдан в парижский „Jardin d’acclimatation“ (зоопарк), где естественно оказался за железной решеткой. Первое время о нем участливо заботились, но потом постепенно имя его было забыто, а сам он переведен в разряд обыкновенных пансионеров названного учреждения. Существует ли он по настоящее время и помнит ли о былых проказах и шутках, которыми на полях Шантильи он забавлял родных ему обитателей Уральских „медвежьих“ углов?» Как стало известно, Мишка, ставший «самым знаменитым представителем императорской России во Франции, позже попал в зоологический сад в Булонском лесу, где и прожил до 1933 года»
В своей книге Данилов приводит сведения о порядке содержания русских войск во Франции и об их материальном обеспечении. Ниже будет представлен ряд документов о жаловании русских офицеров в Париже, в частности, Гумилева, из которых следует, что он получал на руки заметно меньше предписанного. «Согласно письменного соглашения, заключенного 11-го мая 1916 года между представителями Франции Р. Вивиани и Альбером Тома, с одной стороны, и начальником штаба русского Верховного Главнокомандующего генералом Алексеевым, с другой, французское правительство обязывалось принять на себя все заботы и расходы по перевозке, вооружению и содержанию войск, подлежавших отправлению на французский и македонский фронты. <...> В соответствии с этой точкой зрения, состоявшимся соглашением между русским и французским правительствами было установлено, что на попечении русского правительства остается только покрытие расходов: а) по обмундированию, снаряжению, лагерному расположению, уплате жалованья, продовольствия и покрытие разных хозяйственных потребностей командируемых во Францию войсковых частей; и б) по оплате жалованья и обмундированию личного состава этих частей, находящихся в лечебных заведениях. Французское же правительство должно принять на себя все расходы по снабжению и возобновлению всего необходимого для командируемых частей материального имущества и перевозочных средств, а также по содержанию в госпиталях больных и раненых русских воинских чинов, равно и все вообще расходы по содержанию прикомандировываемых к русским войскам французов. Денежные ресурсы, подлежавшие покрытию из Русской казны, текли в командированные части двумя путями: 1) через начальника тылового управления, который получал ежемесячно на текущие потребности 620 тыс. франков; и 2) через начальников дивизий, которые получали на каждую дивизию ежемесячно через
Русские войска прибывали во Францию в отличном обмундировании, цвета „хаки“, в снаряжении и в прочной обуви. Но и в дальнейшем наше интендантство не переставало заботиться о поддержании обмундирования в должном порядке. Сохранилось, например, сведение, (от 25-го февраля 17-го года) о распоряжении главного интендантского управления по отправке в Марсель 180 тыс. блуз и 120 тыс. штанов. Со своей стороны и французское интендантство проявляло внимание к нуждам русских частей. Между прочим, оно специально изготовило для русских бригад металлические каски, выкрашенные в защитный цвет и снабженные гербом с русским двойным орлом. Общий порядок снабжения русских войск вещами был установлен письмом генерала Алексеева начальнику французской военной миссии при Ставке, из которого видно, что наше главное интендантское управление имело ввиду отпускать потребное количество обуви и сукна (защитного и шинельного) непосредственно французскому интендантству, которое должно было затем озаботиться пошивкою из этого сукна необходимых вещей, а равно снабжением войск прочими предметами вещевого довольствия, с возвращением всех расходов французскому правительству из русской казны. Что касается продовольствия, то в одном из циркуляров французского военного министерства от 27-го марта 1916 года можно найти подробные сведения о размерах того солдатского пайка, который был установлен для русских войск. В основу его был положен нормальный паек французского солдата, но с видимым стремлением приспособить его ко вкусу русского простолюдина. Обычный французский кофе заменен чаем; установлен дополнительный отпуск для каши крупы (gruau ou Sarazin)
Некоторые сложности возникли при разрешении вопроса лечения больных и раненых воинов. «Производилось оно за счет французского правительства во французских лечебных заведениях. Пребывание русских воинских чинов во французских госпиталях всегда оставляло у них известный осадок в душе. Не зная языка и не имея возможности ни перед кем высказаться, русские офицеры и солдаты, естественно, не могли пользоваться всею полнотою ухода в том лечебном заведении, в котором они находились и, более чем когда-либо, они чувствовали свое одиночество и отчуждение от всего близкого и родного. Лишь к середине 17-го года были приняты некоторые меры по сосредоточению в определенных пунктах русских больных и раненых, с привлечением в госпитали этих пунктов русских врачей и русских сестер милосердия на службу, а также по изданию на русском языке установленных правил для больных». И с этой стороной обслуживания русских солдат в госпиталях Франции пришлось столкнуться Гумилеву, а одна из представительниц прекрасного пола, постоянно помогавшая раненым солдатам, стала его «парижской Музой» — «Синей звездой». Среди обнаруженных в архиве документов ее имя упоминается неоднократно, но об этом — ниже.
«Вся корреспонденция русских войск с Россией должна была собираться в один пункт (Труа) и проходить через длительную цензурную контрольную комиссию. От плохой налаженности почты очень страдали чины наших бригад, находившиеся за границей. Многих охватывала жуть одиночества и тоски по родине и своим близким. Особенно эти чувства усилились в период революции, когда для солдат выяснилось, что на родине у них происходят какие-то им хотя и малопонятные, но, по-видимому, весьма важные пертурбации».
Так как во Францию ожидалось прибытие, кроме 1-й Особой бригады, еще других русских войсковых частей, то французское военное министерство решило предоставить лагерь Майи в исключительное распоряжение этих войск, оттуда были выселены все французские офицерские семьи. «Лагерь вскоре превратился в русский городок. Предупредительность французских властей шла настолько навстречу желаниям и привычкам русских войск, что, вместо, практикующегося во французских казармах „душа“, в лагере была устроена даже прекрасная русская баня».
«Из всего изложенного достаточно ясно видно, что русское Главнокомандование, с трудом, правда, решившееся бросить за границу часть своих войск, имея в виду моральную поддержку союзников именем великой России, обставило эти войска с большою заботливостью лишь с материальной стороны. Весьма мало было сделано, при формировании этих бригад, с целью получения внутренне-сплоченных частей, и столь же мало было обращено внимания на то, чтобы развивать и поддерживать моральное состояние этих частей на высоте их боевой задачи. В таких условиях русские части оказались за границей почти отрезанными от Родины, в дни переломных событий, которыми менялся дальнейший ход истории в России, и в которых русские люди с трудом разбирались даже у себя на родной земле».
Напомним. Уже 23-го апреля, то есть через три дня по прибытии в Марсель, 1-я бригада была перевезена в лагерь Майи (Camp de Mailly), находящийся в Шампани вблизи Шалон-сюр-Марн (Châlons-sur-Marne), на южном берегу названной реки. Этим назначением уже отчасти предопределялось и дальнейшее боевое использование бригады в близлежащем районе. «Присутствие русских войск во Франции, естественно, вызывало живейший к ним интерес со стороны представителей французского командования, которые пожелали лично и поскорее познакомиться с войсками своего далекого союзника поближе. И вот для частей первой бригады потянулись дни смотров, чередовавшиеся с приемом прибывавшего имущества и с домашними занятиями, которые служили для подготовки частей бригады к предстоявшей им боевой службе. Кроме бывшего в то время представителя русского главнокомандования генерала Жилинского, являвшегося прямым начальником русских частей во Франции, в лагерь Майи приезжали смотреть бригаду командующий 4-й армией генерал Гуро, в районе которого находился названный лагерь, главнокомандующий французскими армиями генерал Жоффр и, наконец, Президент Французской Республики Р. Пуанкаре. Своим внешним видом, бодрым настроением и лихою выправкою, бригада оставляла по себе блестящее впечатление. Все в ней, начиная от молодого Начальника бригады, производившего на своей прекрасной серой лошади импозантное впечатление, до последнего солдата, подтягивавшегося изо всех сил в своем хорошо пригнанном новом обмундировании и снаряжении, придавали бригаде внешний вид отборной части. Особенно воинственно выглядели люди в своих стальных касках, которые доставлены были бригаде французским интендантством и в которых офицеры и солдаты выступали уже на смотрах перед генералом Жоффром и Президентом Республики. Захваченный прекрасным видом бригады, Президент Французской Республики тут же после смотра самолично надел на генерала Лохвицкого
от ранения на Галлиполийском фронте, а затем с января 1917 года его заменил генерал Рок (Roques), и впоследствии генерал Антуан (Anthoine). Особенно внимательное отношение к потребностям русских войск проявил генерал Гуро, который лично, и не раз, осматривал лагерь, знакомился с русскими войсками и входил в их нужды и быт. Были удовлетворены и духовные потребности войск — в лагере была построена русская православная церковь, росписи для которой выполнил художник Дмитрий Стеллецкий
некоторое время возникла мысль об устройстве такого же центра в Салониках. После того, как были решены вопросы материального снабжения войск, перед французским командованием встала непростая задача их боевого использования. Для Франции весь 1916 год прошел под знаком обороны Вердена, недалеко от которого, в лагере Майи, и была размещена вначале 1-я, а затем и 3-я Особые бригады. Главное, кровопролитное сражение состоялось в феврале 1916 года, однако оно не принесло победы ни одной из сторон, и в дальнейшем вдоль линии фронта происходили постоянные стычки двух сторон. Как пишет Данилов, «вопрос отстаивания Вердена стал для французов вопросом не стратегической целесообразности, а их национальной чести и достоинства. Такова, надо думать, основная причина, в силу которой дело обороны Вердена, по крайней мере, в первой, главной его фазе было проведено исключительно французскими войсками, не желавшими прибегать к непосредственной помощи со стороны союзников.
Может быть, впрочем, в вопросе о предназначении русских войск имело некоторое значение и мнение военного атташе в Петрограде, который еще в апреле 16-го года, в период прибытия во Францию 1-й особой русской бригады, предупреждал свое правительство о деликатности вопроса ее боевого использования. Он писал, что, с одной стороны, в России может явиться недовольство, если упомянутую бригаду запрячут в „глухой угол“, с другой же стороны, если она примет участие в слишком кровопролитных сражениях, то ей могут быть приписаны все успехи; французы же одновременно подвергнутся упрекам в пренебрежении русской пролитой кровью. Таким образом, следуя приведенному совету, необходимо было найти для русских войск какое-то среднее решение». Рассуждая об использовании русских войск на Западном фронте, генерал Данилов высказывает ряд важных суждений, оказавших влияние как на текущее, так и на последующее их использование, с чем мы столкнемся при рассказе о пребывании Гумилева в Париже: «Русские особые бригады, как известно, состояли из одних пехотных частей; ни постоянно им приданной артиллерии, ни инженерных войск в их составе не было. Таким образом, эти бригады не могли считаться самостоятельными организационными единицами, и боевая способность их должна была находиться в постоянной зависимости от степени их снабжения упомянутыми специальными средствами. Правда, генерал Алексеев, по поводу использования в бою первой из этих бригад, высказывал французским представителям, что единственным условием он ставит непременное снабжение ее артиллерией, но одно дело „своя“ артиллерия, приданная ей организационно, и совсем другое дело — артиллерия, только временно прикомандированная к известной части».
С момента появления во Франции и Македонии всех четырех русских бригад постоянно ставился вопрос о сведении бригад в дивизии, так как только дивизия составляет цельную боевую единицу. Но для этого требовалось обеспечение русских войск органически приданной им артиллерией, инженерными войсками и дивизионными санитарными учреждениями, для чего было необходимо получить дополнительные укомплектования из России, которые по условиям тогдашнего времени были невозможны. По расчетам русского военного министерства даже для простого сведения каждых двух бригад в дивизии (всего 2 дивизии 4-х полкового состава) требовалась досылка, по крайней мере, 350 офицеров и 15 тысяч солдат. Однако сообщение с Францией было в это время столь трудным, что эта досылка не могла быть осуществлена, и вскоре были даже прекращены всякие отпуска военных чинов из Франции в Россию. Отправка каких-либо укомплектований раньше второй половины марта 1917-го по разным причинам была исключена, таким образом, укомплектование, предназначавшееся для переформирования бригад в дивизии, не поспело к началу наступательных действий союзников весною 17-го года, и русским войскам пришлось принять участие в этих боях в составе отдельных бригад. Это в значительной мере повлияло на те настроения в войсках, с которыми пришлось столкнуться Гумилеву после того, как он был оставлен в Париже. Хотя русским командованием в мае 1917-го года было принято окончательное решение о сведении бригад в особые дивизии, с развитием революции в России вопрос о посылке во Францию дополнительных укомплектований вовсе отпал. 17-го мая от французского посла в Петрограде последовал совет французскому правительству предложить генералу Жанен, по соображениям внутреннего порядка в России, ходатайствовать об отмене посылки во Францию как всякого рода подкреплений для 1-й и 3-й бригад, так и укомплектований для формирования войсковых частей, вызывавшихся сведением бригад в дивизию. Однако отмена эта касалась лишь бригад, находившихся на французском фронте. Главнокомандующий союзными войсками в Македонии генерал Саррайль просил не распространять эту меру на русские бригады, находившиеся в Македонии. Французское правительство сообщило телеграммой от 27-го мая в Петроград военному министру, что, ввиду волнений в русских войсках, оно предпочитает отказаться от дальнейшего получения русских укомплектований, но что этот отказ не распространяется на войска, находящиеся в Македонии, для которых укомплектования могут следовать транзитом через Францию. Заметим, что именно в этот момент Гумилев отправился из Петрограда во Францию, с предписанием последующего его откомандирования в Салоники.
Новый военный министр французского правительства Пенлевэ просил о высылке в первую очередь личного состава для артиллерийской бригады будущей 2-й особой дивизии Македонского фронта. Личный состав этой бригады включал в себя 91 офицера и 3829 русских солдат, с добавлением к ним 23 офицеров и 182 солдат из состава французской армии. Командиром артиллерийской бригады был предназначен генерал Беляев. Из России артиллеристы стали прибывать во Францию эшелонами уже в двадцатых числах августа 1917-го года
Но мы забежали вперед, вернемся в 1916 год и расскажем о начале боевых действий. К лету 1916-го года во Франции находилась только 1-я Особая бригада. В лагере Майи французское военное командование продержало бригаду до 2-х месяцев. Лишь в конце июня бригада была перевезена на боевой участок фронта. Оставаясь в составе 4-й армии, она вошла в группу войск, находившуюся под командой командира II-го кавалерийского корпуса генерала де Митри (De Mitry). Сектор, занимавшийся этой группой, находился к востоку от Реймса, примыкая своим правым флангом к реке Suippe, близ селения Оберив (Aubérive). Этот последний район и составил участок бригады. «Летом 1916-го года Верховное Главнокомандование на западном фронте задумало выполнить наступление против немцев вдоль р. Соммы. Предоставив район к северу от названной реки в исключительное распоряжение англичан, французы взяли в свои руки организацию наступления в зоне названной реки, для чего им и пришлось сосредоточить к этой зоне все их свободные силы. Так как, с другой стороны, и Верден требовал неослабного к себе внимания, то, естественно, что промежуток между названными районами сосредоточения крупных сил пришлось ослабить в значительной степени. Это обязывало войска на данном промежутке, в состав войск которого входила и 1-я русская бригада, во избежание прорыва, к особой бдительности и главное — к усиленным работам по укреплению занимавшихся ими позиций. И вот мы видим, что весь конец июня и начало июля, то есть все время пребывания бригады в составе группы генерала De Mitry, прошло для частей ее в производстве усиленных работ, большею частью ночных, выполнение которых требовало единовременных нарядов рабочих по несколько сот человек зараз».
— Оберив (Mourmelon le Grand — Aubérive) на востоке до линии Verzy-Prunay на западе, имея протяженность около 18 километров. На всем этом протяжении немцы находились в командном положении. Ближайший тыл участка представлял собой открытое пространство, по которому дневные передвижения были невозможны. Это вызвало необходимость выполнения ночью большого числа земляных работ, при помощи которых только и представлялось возможным облегчить связь между различными участками фронта. Весь сектор распадался на три почти самостоятельных участка, из которых первый участок Оберив занимался 1-й особой бригадой. Командующим войсками этого участка являлся командир 1-й особой русской бригады, в распоряжении которого, в случае боя, находились все части его бригады, за исключением одного батальона, считавшегося в резерв всей группы. Командный пост генерала Лохвицкого располагался на шоссе из Мурмелона в Оберив.
«Со времени сформирования Западной группы и вступления в командование ею генерала Дюма, работы по инженерному укреплению занимавшихся позиций получили еще большее развитие. Намечено было совершенно изменить внешнюю форму начертания всей позиции, в тылу же между Марной и р. Эн, во избежание прорыва, должны были быть возведены 2-я и 3-я тыловые позиции. Интересно отметить, что произведенным 20 июля 16-го года осмотром работ, произведенных русскими частями, зарегистрировано прекрасное состояние позиций бригады. <...> Участок позиции у с. Оберив части бригады занимали до середины октября, причем за это время бригада сумела завоевать себе прочную боевую репутацию».
«редкий день обходился для полков бригады без человеческих потерь. Следуя традиции русских войск, полки бригады особенно прославились своими выдающимися ночными разведками. В то время, когда на других секторах западной группы короткие действия мелкими частями, носившие во французской армии название coup de main, были довольно редки, на участке русских войск, в районе Оберив, они были явлением обычным, доставлявшим много беспокойств и неприятностей нашим противникам-немцам. Частые нападения на их позиции заставляли германцев к особой бдительности и к занятию участка, имевшего против себя русские части, лучшими войсками. Напротив, все задачи проникновения противника в наше расположение неизменно отражались соответствующими контратаками наших войск. Из числа наиболее смелых действий частей 1-й особой бригады за период ее нахождения на боевом фронте, назовем дела, имевшие место 16-го и 27-го июля, 2-го августа, 9-го и 18 сентября». к книге. 1-я Особая русская бригада непрерывно находилась в боевой части Западной группы, занимая сектор Оберив, свыше 4,5 месяцев. 16-го октября началась ее смена частями 3-й Особой русской бригады.
группы войск этой армии и перевезена к месту ее будущего расположения. Части 1-й бригады, по смене их соответствующими частями 3-й бригады, были возвращены на отдых в Майи.
"Период пребывания 3-й особой бригады на позиции совпал с развитием газовой войны, впервые введенной немцами в минувшую войну в число боевых средств. В распоряжении Генерала Dumas был прислан французским командованием газовый батальон, в интересах которого естественно было желание возможно шире развернуть свою деятельность. Вследствие относительной новизны дела и недостаточного опыта в обращении с опасными баллонами, войска не особенно радостно приветствовали нового соседа, тем более что установка баллонов требовала особых ночных работ, очевидно навлекая на себя огонь неприятеля, и представляла известный риск при выпуске смертоносного газа. <...> Сам командующей группой генерал Dumas был того мнения, что газовая атака, при серьезной организации предупредительных мер, спокойствии и выдержке войск, не может серьезно угрожать положению войск. Что же касается атакующего, то, по мнению названного генерала, серьезная артиллерийская подготовка может дать наступающему более шансов на успех, чем газовая волна. Тем не менее, опыты с выпуском удушливых газов приняли на фронте группы довольно широкие размеры. Немцы, занимавшие данный сектор, приняли вызов и отвечали тем же оружием. Но на их стороне были условия местности, спускавшейся пологим скатом в направлении к франко-русским позициям, находившимся на северном берегу p. Vesle. Несмотря на это, их опыты не всегда обходились для них без серьезных неудач. Одна из их попыток, например, выполненная 10-го октября, на участке фермы Les Marquises окончилась для них даже трагически. Внезапно переменившийся ветер направил выпущенный немцами газ против них же самих, и их противники могли судить о количестве жертв по тому переполоху, который этот случай произвел в германском расположении. Поднялся колокольный звон, слышны были звуки клаксонов, возвещавшие об опасности, и вдоль всей линии окопов зажглись костры. Французская артиллерия конечно воспользовалась этим случаем, чтобы увеличить сумятицу у немцев своим ураганным огнем. <...>
Однако газовая атака, выполненная немцами 31-го января 1917 года, к сожалению, доказала возможность нанесения ею жестоких потерь противнику. Выпуск газа произведен был немцами почти одновременно в трех районах: на западном участке сектора Оберив (против расположения 6-го особого русского полка), в секторе Prosnes и les Marquises. В первом районе было выпущено 3 волны, во втором — две и в третьем — одна волна. <...> Результаты атаки были весьма значительны. Из 10 тысяч человек, которые были захвачены волнами газа, были в разной степени отравлены — 1980 человек, то есть почти 20%; из этого числа умерло на месте отравления 250 человек и 277 человек, по эвакуации, в лечебных заведениях. Это составляет около 5% от всего числа подвергшихся атаке и свыше 26% от числа отравленных. В районе 3-й особой русской бригады общие потери, по сведениям частей, были следующие: умерших — 22, эвакуированных — 306. <...> Даже пресловутый медведь «Мишка» 5-го полка плохо перенес эту газовую атаку, и его довольно долго пришлось лечить"
Как и 1-я бригада, 3-я бригада прославилась серией смелых разведок, произведенных на протяжении декабря 1916-го — марта 1917-го года. Наиболее выдающейся операцией частей 3-й Особой бригады было дело 9-го марта 1917-го года, «когда пришел уже приказ из армии о снятии бригады с позиции и отводе ее в тыл на отдых. Дело 9-го марта явилось, таким образом, как бы прощальным актом, засвидетельствовавшим еще раз русскую доблесть, проявленную на участке, непрерывно занимавшемся русскими войсками в течение около девяти месяцев. <...> Смелая разведка эта заслужила выдающуюся оценку со стороны французских высших военных властей, и некоторые участники ее удостоились награждения французским военным крестом с пальмами
Описанные Даниловым события свидетельствуют, что уже в первые месяцы пребывания русских бригад во Франции они успели себя зарекомендовать в качестве прекрасных боевых частей и выдержать серьезное боевое испытание. Русский Военный Агент в Париже, подводя итоги действий русских войск во Франции за 1916-й год, сообщал, что уже в названном году 1-я бригада потеряла убитыми и умершими от ран — 2 офицеров и 103 солдата; ранеными — двух офицеров и 130 солдат. За то же время 3-я бригада понесла следующие потери: убитыми — офицер 1, солдат 67, и ранеными — офицеров 3, солдат 404. Однако эти потери были незначительны по сравнению с теми, которые пришлось понести русским войскам в следующем 1917 году во время попытки прорыва немецкой укрепленной позиции северо-западнее Реймса. Лишь за четыре дня до начала решительной атаки, а именно 12-го апреля, бригада, будучи временно назначенной в резерв 5-й армии, была сосредоточена в районе южнее Реймса.
Любопытно следующее свидетельство Данилова об этом периоде: « опушке обширного Реймского леса находились селения Verzy и Verzenay, в которых, по слухам, находились погреба одной очень известной фирмы шампанских вин. Замечено было, что немцы по этим селениям никогда не открывали артиллерийского огня, что сейчас же было приписано намерению противника сберечь эти вина для себя. Вообще оборона русскими войсками Реймса и кругом лежавшей провинции Шампань служила удобным агитационным поводом для русских большевиков, стремившихся в России к разложению русской армии: „Мы не желаем класть свои головы и проливать свою кровь на защиту Шампанских виноградников, служащих целям удовольствия и утехи для генералов, банкиров и прочих империалистов!“ Так кричали они, распаляя темную толпу на митингах, даже в присутствии русского Верховного Главнокомандующего того времени генерала Брусилова! И эти слова вызывали злобу и негодование, не раз выражавшиеся в надвижении вооруженной толпы, со штыками, наклоненными вперед, на уговаривавшего эту толпу начальника... » К сожалению, пропаганда оказалась весьма эффективной, и, в конечном итоге, привела к полному разложению русских войск, которые поначалу показали свою силу и эффективность и достойно сражались на полях Франции. Со всем этим вскоре пришлось столкнуться Николаю Гумилеву, уехавшему во Францию в надежде на то, что там он еще не столкнется с полным разбродом в армии и достойно завершит свою военную службу. Увы, найти этого он и там уже не смог. Но пока он до Франции не доехал, и пока еще русские войска мужественно сражались на западном фронте. Весной 1917 года им предстояло принять участие в кровопролитных боях, не принесших западным союзникам победы, что в большой степени способствовало тому, что русские войска во Франции стали недееспособными, и в боевых действиях им в дальнейшем не пришлось участвовать. Со всем этим столкнулся Гумилев, когда в июле 1917 года попал в Париж.
Сложившуюся к началу 1917 года военную ситуацию Данилов описывает следующим образом: «В конце 1916 года в общественном настроении западных союзников стало складываться мнение в пользу широкого наступления против германцев с целью вынуждения последних к освобождению территории Франции и Бельгии. Глубоко чувствовалась необходимость закончить поскорее войну. Эти соображения диктовались не только общею усталостью войной. <...> Приходилось предвидеть вероятность полного истощения во Франции людских пополнений, не говоря уже о возрастании затруднений в деле снабжения ее армии продовольствием и военной промышленности сырьем и предметами, необходимыми для производства. Результаты Соммского наступления 1916 года никого не удовлетворили. Эта операция дала союзникам некоторый тактический успех, но враг продолжал занимать значительную часть французской территории. Необходимо было добиться стратегических успехов, которые одни могли приблизить войну к ее благополучному концу. Только широкий и глубокий прорыв неприятельского фронта мог бы довести противника до сознания бесцельности дальнейшей борьбы. Таково было мнение большинства не только государственных людей Франции, но и среднего обывателя.
„Брусиловское“ наступление постепенно заглохло. Правда, в результате его, была спасена от разгрома итальянская армия, но фронт, занимавшийся последней, расценивался в общем, как фронт второстепенный. Другим последствием русского победоносного наступления в Галичине было долго и напряженно ожидавшееся присоединение к Державам Согласия Румынии. Но безумная неосторожность последней, вытекавшая из нежелания правительства этой страны считаться с силами этого государства и общей обстановкой, привели румынскую армию к полному разгрому. Территория Румынии была почти целиком занята германо-австрийскими войсками, и на русскую армию легло новое бремя по обороне ее силами русско-румынского фронта, вплоть до устья р. Дуная. Наконец, союзная Македонская армия, после удачного наступления, закончившегося взятием Монастыря, оказалась неспособной к дальнейшему продвижению вперед. С другой стороны, при всем внешнем успехе действий Центральных Держав, силы и средства последних были на исходе. <...> Германское военное командование <...> не могло более рассчитывать на продолжение наступательной войны. Необходимость перейти к обороне выступала перед ним все определеннее. Только такой способ ведения войны давал возможность еще на некоторое время затянуть борьбу, до выяснения результатов неограниченной подводной войны, долженствовавшей начаться 1-го февраля 1917 года. Доказательство оборонительных тенденций, овладевших штабом Гинденбурга, можно было видеть, между прочим, в работах по спешному возведению немцами у себя в тылу оборонительных рубежей, в особенности же в создании известной позиции Зигфрида, долженствовавшей выпрямить опасный с точки зрения именно обороны, выступ германских позиций в сторону Амьена и Парижа.
Тем сильнее было стремление противников Германии напрячь все силы, чтобы вырвать из рук немцев последнюю возможность держаться на французской территории. Что касается Австро-Венгрии, то это государство лишено было всякой возможности оправиться после тех смертельных ударов, которые были нанесены ему русским оружием. Правительство Императора Карла выказывало явную склонность к заключению сепаратного соглашения с Державами Согласия. Наконец и в Болгарии стало замечаться недовольство навязанной стране войной. О Турции и говорить не приходится: разложение в ней наблюдалось полное. Таким образом, Центральный Союз держался кое-как одной только Германией. И если бы удалось нанести сокрушительный удар этой последней, то суждено было бы неизбежно рухнуть и всей враждебной Державам Согласия коалиции. Средства для нанесения такого удара, по оценке лиц, руководивших на Западе войной, были на лицо. Наши западные союзники имели полное основание считать к тому времени на своей стороне превосходство как в силах, <...> так и в накопленных средствах снабжения. Что касается моральной стороны, то и в этом смысле длительная и упорная оборона Вердена, увенчанная блестящими победами французов в конце 16-го года, могла служить ярким доказательством самоотверженности и высокого порыва, сохранившихся в их войсках.
на всех фронтах наступление, обеспеченное максимумом сил и средств. Главный удар намечался на англо-французско-бельгийском фронте, причем, дабы избегнуть возможности быть предупрежденными (как это имело место в 1916 году, когда немцы более ранними атаками на Верден, успели надолго оттянуть начало Соммской операции) все союзники должны были закончить свою подготовку к атаке неприятеля уже в первой половине февраля. <...> Новые стратегические идеи естественно вызвали стремление обеспечить их выполнение и новыми исполнителями. 12-го декабря, вместо генерала Жоффра, Главнокомандующим французскими армиями был назначен генерал Нивель, стяжавший себе блестящую боевую славу на полях Вердена. Новый французский Главнокомандующий являлся, конечно, убежденным сторонником широкого и решающего наступления. 26-го февраля 17-го года на конференции в Калэ был установлен порядок согласования на западном фронте операций французских и британских армий, причем, во внимание к тому, что задачей наступления ставилось освобождение от неприятеля территории Франции, и что армии этой страны, преобладали в численности над армиями остальных союзников, было решено предоставить французскому Главнокомандующему и руководящее положение в предстоявшей операции. Этим постановлением, в известной мере, было обеспечено единство действий, имеющих, как известно, существенное значение для успеха на войне». Данилов подробно описывает подготавливаемую операцию и роли всех участвующих в ней подразделений. Главный удар должна была нанести группа армий, состоявшая из 5-й, 6-й и 10-й армий, из которых 5-я (генерал Mazel) и 6-я армии (генерал Mangin) были выдвинуты на фронт и занимали участок позиции от Реймса до Суассона. Их задача заключалась в прорыве немецкой укрепленной позиции наступательными действиями, Для осуществления столь широко задуманного наступления были собраны огромные средства и выполнены грандиозные предварительные работы. Количество собранной артиллерии и других средств было невиданное. Только на фронте 5-й и 6-й армий было сосредоточено 5,5 тыс. орудий разных калибров. К операции были подготовлены около 200 танков. Столь же могущественна, по числу аппаратов, была и собранная французская авиация. «». Войска сосредотачивались вокруг Шалона. Незадолго до начала операции, 29 марта 1917 года, все русские войска приняли присягу Временному Правительству. Церемония принятия присяги прошла в полном спокойствии.
Однако предположение начать операцию ранней весною оказалось неосуществимым, главным образом, вследствие невозможности выполнить к назначенному сроку все подготовительные работы. В начале весны в России вспыхнула революция, поставившая под тяжелое испытание боеспособность русской армии. Наконец, германское Верховное Главнокомандование, от которого не могла укрыться подготовка союзников к наступлению, решилось на заблаговременный отвод части немецких сил между Аррасом и Вайли на тыловую укрепленную позицию Зигфрида, чем срезывался опасный, с точки зрения обороны, выступ к стороне противника и сокращался общий фронт немцев, что дало возможность усилить резервы на несколько дивизий. Перед союзниками встал вопрос, настаивать ли при новой обстановке на осуществлении идеи решительного наступления, пользуясь тем, что Россия все же удерживает перед собою 3/4 всей австрийской армии и до 1/3 германских сил, или дожидаться прибытия на материк американских войск, появление которых нельзя было ожидать ранее 18-го года? Мнения резко разделились, и генералу Нивелю пришлось преодолеть много препятствий, дабы сохранить в неприкосновенности идею предположенного им прорыва неприятельских позиций. На межсоюзной конференции в Компьене 3-го апреля, проходившей под председательством бывшего Президента французской Республики Пуанкарэ, было, наконец, твердо постановлено, что наступление должно начаться, как только климатические условия окажутся для него благоприятными. Последняя оговорка была сделана потому, что весна 1917 года была, по погоде, исключительно неблагоприятной для производства широких наступательных действий.
Генерал Данилов пишет: «Весна 1917 года в климатическом отношении была, поистине, ужасающей. Апрель месяц во Франции всегда непостоянен, но в указанном году это непостоянство было исключительным. Почти не переставая лил дождь, перемежавшийся с мокрым снегом. Дули сильные, холодные ветры. Тучи над горизонтом висли низко, мешая воздушной разведке, наблюдению, а следовательно и точной стрельбе. Эти неблагоприятные условия вынуждали отсрочивать начало атаки изо дня в день. 9-го апреля начали, наконец, атаку англичане. Атака распространилась по фронту на 25 километров и вначале имела успех. Наступлению англичан очень способствовали их танки, прокладывавшие дорогу пехоте. Однако, с течением времени, сопротивление немцев крепло и, к началу наступления группы французских резервных армий англичане углубились в расположение немцев всего на 5-7 километров. Прорыв не удался. Атака французов была соответственно назначена на 12-е апреля, но затем, по просьбе Генерала Манжена, она была еще раз отсрочена на 4 дня, вследствие все той же неблагоприятной погоды, препятствовавшей работе авиации. <...> Пехотной атаке подлежал участок неприятельской позиции, лежавший на берегах р. Эн и укреплявшийся немцами в течение 3-х лет. Он упирался правым флангом в высоты Сент-Гобен
1-я русская бригада вторую половину февраля и начало марта находилась в лагере близ г. Виль-эн-Тарденуа (Ville-en-Tardenois), где проходила очередной курс обучения ввиду предстоявшего участия ее в наступлении. Через такой курс были пропущены почти все дивизии 5-й армии. Офицеры и солдаты бригады работали над своим боевым усовершенствованием с пылом и вскоре овладели в совершенстве всеми приемами, применявшимися на французском фронте при атаке укрепленных позиций. По указаниям командира VII-го корпуса, в состав которого предназначалась бригада, в тылу ее лагеря был устроен учебный городок, напоминавший своим устройством будущий район действий бригады, на котором части бригады и практиковались в приемах его атаки. <...> В ночь на 11-е и 13-е марта она сменила на позиции полки 152-й бригады 41-й пехотной дивизии и заняла предназначавшийся ей правофланговый сектор корпуса, вокруг которого, как около оси, все дивизии корпуса должны были выполнить маневр в западном направлении. <...> Бригада заняла назначенный ей сектор, расположенный против д. д. Courcy и Loivre, имея в каждом полку по два батальона в боевой части и по одному батальону в резерве. Эти последние батальоны располагались: 1-го полка в деревне St-Thierry и 2-го полка — в деревне Thil. 13-го марта в командование сектором вступил начальник бригады генерал Лохвицкий. Что касается 3-й Особой бригады, то первоначально она была включена в резерв армии и подлежала сосредоточению к югу от Реймса».
С середины марта по начало апреля для частей бригады потянулись позиционные будни, изредка производились усиленные разведки для добычи контрольных пленных. Ежесуточные потери составляли на бригаду от 5-ти до 20-ти человек. «8-го апреля, приказом по 1-й Особой русской бригаде, установлены были роль и задача бригады в предстоявшем наступлении. Задача бригады заключалась в том, чтобы в день атаки овладеть исходящим углом Свиной Головы, селением Курси и достигнуть железной дороги Реймс — Лаон на участке севернее Курси. Держа защитников Бримонского массива под угрозой атаки с юго-запада, части бригады должны были затем овладеть стеклянным заводом (Verrerie), что севернее деревни Курси, и выдвинуться всем фронтом еще несколько вперед. <...> Командный пост начальника бригады во время атаки — башня в деревне С. -Тьери; в конце же боя предполагалось его перенести в замок Курси. Все части бригады должны были быть на своих местах и готовы к движению за 3 часа до начала атаки. Самый день атаки и начальный ее час оставались не известными. <...> Заблаговременно указывался лишь порядок производства атаки. <...> Кроме того, в предвидении боевых потерь, начальники как 1-й, так и 3-й Особых бригад распорядились подтянуть к местам их будущих действий по 1500 человек укомплектований из соответственных маршевых батальонов. <...> Что касается 3-й Особой бригады, то таковая, согласно приказа по 5-й армии от 8 апреля, в предвидении операции, была, распоряжением командира XXXVIII-го корпуса, снята с занимавшегося ею участка позиции, восточнее Реймса, между La Pompelle и Les Marquises и сосредоточена к утру 12-го апреля южнее Реймса. Она была предназначена в состав резерва армии. В ночь с 12-го на 13-е апреля бригада должна была передвинуться в северо-западном направлении и расположиться бивуаком в лесу, южнее Château d’Hervelov, где оставаться до утра дня атаки. В этот день <...> бригада должна была перейти через St. Auboeuf в лес, западнее Tuilerie de Cauroy. <...> Бригада, таким образом, намечалась для поддержки или частей XXXII-го корпуса (ком. пункт — Chalons le Verguer), или же VII-го корпуса (ком. пункт — башня села Hermonville). <...> Таким образом, мы вправе сказать, что обе русские бригады были намечены к использованию на наиболее ответственных направлениях 5-й армии».
«В назначенное утро сквозь густые и низко нависшие тучи с трудом стал пробиваться свет. Стоял густой туман, затруднявший наблюдение. Дул сильный, пронизывающий ветер, особенно не благоприятствовавший работе авиации. Тем не менее, в течение дня деятельность авиации обеих сторон была очень активной. Ряд боевых столкновений имел место в воздухе, закончившихся выведением из боя отдельных аппаратов, как немецких, так и французских. Части, предназначенные в атаку, находились на местах, как было указано, значительно раньше времени, назначенного для ее начала. Ровно в шесть часов утра они вышли из окопов и двинулись вперед. Неприятельские батареи реагировали на этот выход слабо. Их огонь не мог остановить наступления, поддерживаемого действиями французской артиллерии и хорошо ею подготовленного. Повсюду оказались проделанными широкие бреши в проволоке, несмотря на то, что в некоторых местах проволочные заграждения представляли двойные и тройные полосы, шириною в несколько десятков метров. Размокшая от дождя почва оказалась крайне тяжелой для движения. Тем не менее, атакующая пехота наступала с большим воодушевлением. Относительно легко она достигла первых неприятельских линий, но здесь атака была встречена ужасающим огнем пулеметов, которые заставили ее остановиться». Данилов подробно описывает ход всех сражений неудавшегося в целом наступления; здесь же приведены только узловые моменты, связанные с участием в них двух русских бригад.
в районе VII-го корпуса овладели селом Курси. Он принадлежал частям 1-й Особой русской бригады. Блестящим успехом закончилось также дело в центре. Наступавшие здесь роты 1-го Особого полка успешно овладели первой неприятельской линией, охватили селение Курси с юга и запада, а затем овладели всем этим селением. Около полудня атаковавшие роты выдвинулись на северо-восточную и восточную опушки селения Курси, а на левом участке успели продвинуться вперед к каналу, имея заданием установить связь со 2-м полком своей же бригады. Однако потери полка оказались очень серьезными. Дальнейшим приказом командира корпуса 1-я Особая бригада должна была упрочиться вдоль канала, временно здесь задержавшись. Немецкая артиллерия вечером развернула усиленную деятельность, обстреливая особенно усердно селения Курси и Шофур. Так закончился для 1-й Особой бригады день 16-го апреля; в течение его эта бригада выдержала с успехом весьма тяжелое боевое испытание. Частями бригады было взято в этот день 635 не раненых пленных, в их числе 11 немецких офицеров. Потери бригады составили: 28 офицеров и около 50% всех солдат.
Чтобы охватить результаты боя 16-го апреля на всем фронте генерал Нивель на следующее утро прибыл в место расположения главной квартиры генерала Мишеле. Собранные к тому времени сведения свидетельствовали, что немцы почти повсюду оставили в руках атакующих свои первые линии, но что прорыва неприятельского фронта не произошло. Тем не менее, успехи 5-й армии были все же довольно значительны. Поэтому генерал Нивель решил продолжить начатую наступательную операцию, изменив лишь ее общую идею, в смысле значительного ограничения операции. Ближайшей целью действий 4-й и 5-й армий ставился выход к p. Suippe и отдаление неприятельского расположения от Реймса путем предварительного овладения двумя важными горными массивами Brimont и Nogent-Abesse, на которых находились форты Реймса. Массивы эти находились в руках немцев и были ими сильно укреплены.
«В районе 1-й Особой бригады на следующий день, 17-го апреля, в 7 ч. 30 м. , после артиллерийской подготовки, прибывший накануне 3-й батальон 2-го Особого полка приступил к выполнению возложенной на него задачи, для чего повторил атаку на укрепленную группу Carré, лежащую к востоку от селения Курси. После некоторого успеха, заключавшегося в овладении северной частью названной группы, батальон все же был принужден к отходу под давлением огня неприятельских пулеметов и его контратаки. Несмотря на продолжительный огонь французской тяжелой артиллерии и на неоднократные попытки повторить атаку, немцы продолжали оставаться хозяевами своего прежнего положения.
В течение того же дня в селении Курси производилась очистка взятых убежищ, в которых продолжали пребывать отдельные группы неприятеля. Части 1-й бригады не переставали при этом нести потери от неприятельской артиллерии, продолжавшей обстреливать наиболее важные пункты нового расположения бригады». Около 18-ти часов немцы перешли в контрнаступление, которое в районе 1-го полка было немедленно ликвидировано пулеметным и артиллерийским огнем. Во 2-м же полку дело это оказалось более сложным. Неприятелю удалось даже ворваться в наше расположение, но затем он был отброшен нашим наступлением. Этот день стоил обеим сторонам также довольно значительных потерь.
«Наконец, 18-го апреля, под покровом густого тумана, укрепление Carré было взято нашими войсками. <...> Части 2-го Особого полка начали подаваться вперед около 14-ти часов, пользуясь для сего всеми встречными укрытиями. Вследствие тумана артиллерийский огонь был невозможен. Неприятель, заметив наше наступление, стал поспешно эвакуировать укрепление, и в 14 ч. 30 м. его позиция уже была занята наступавшими. В окопах было найдено до 20-ти трупов, пулеметы, траншейные орудия и прочая материальная часть. После взятия указанного укрепления, связь с частями 151-й пехотной французской дивизии была установлена вполне прочно и задача, возлагавшаяся на 1-ю Особую бригаду, могла считаться законченной. Оставалось только вынесение стыка между 151-й дивизией и частями 1-й русской Особой бригады к каналу, что затруднялось болотистым характером местности и прочным занятием немцами участка близ устья p. Kukullo». потерь, были сменены на занимаемых ими позициях частями вновь прибывшей в армию 152-й пехотной французской дивизии. Для частей русской бригады требовался вполне заслуженный отдых. Смена происходила в очень неблагоприятных условиях, под усиленным обстрелом неприятелем 1-й линии нашего нового расположения. «Немцы в этот промежуток времени проявляли вообще некоторое беспокойство и обстреливали не только фронтовую полосу, но и тыловые районы, причем для этой стрельбы применяли нередко снаряды и с ядовитыми газами. Снятая с позиции 1-я Особая бригада была отведена в армейский резерв и расположилась к юго-западу от Реймса в селениях Bezannes, Champ-Fleury и Villers aux-Noeuds. <...> Бригада постепенно сосредоточилась в ближайшем тылу 5-й армии, в районе Pargny (в 8-10 километрах к юго-западу от Реймса)».
3-я Особой русской бригады в начале Энского сражения составляла резерв 5-й армии, однако в бездействии они оставались недолго. Уже в первый день наступления, 16 апреля, отдельные ее части были направлены в распоряжение начальника 40-й французской пехотной дивизии, отброшенной от атакованной возвышенности Sapigneul. Другие части 3-й бригады, остававшиеся в распоряжении генерала Марушевского, были направлены в тот же день в распоряжение начальника 37-й пехотной французской дивизии VII-го корпуса после выяснившейся неудачи атаки на восточную часть возвышенности Mont-Sapigneul и высоту Mont-Spin. Однако ко времени получения этой задачи уже стемнело, и движение было приостановлено. Движение 5-го особого полка закончилось только к полудню 17-го апреля. Немцы пытались воспользоваться происшедшей отсрочкой наступления, чтобы своими контратаками восстановить исходное положение. Действия их оказались, однако, безрезультатными. Сильная немецкая контратака была направлена 18-го апреля в 20 часов также на фронт 5-го Особого полка. Она была решительно отброшена, но потери полка оказались значительными: около 200 раненых и убитых. Вечером на командный пост прибыл начальник 3-й Особой бригады генерал Марушевский, которому вверено было вступить в командование центральным сектором отряда генерала Гарнье-Дюплесси, в полночь на 19-е апреля. Начало атаки было назначено в 15 часов. Атака развивалась тяжело, но достаточно успешно. Отдельные части бригады заняли третью линию немецких окопов. Как пишет Данилов, «оставив в Bois en Dentelle два отделения для связи с соседним влево батальоном 6-го полка, 3-й батальон 5-го полка со 2-й ротой 1-го батальона, пересек лес и занял вершину высоты Mont-Spin, стремясь обойти с тыла встреченные на ней неприятельские окопы. В течение этого маневра, 3-му батальону пришлось выполнить выдающуюся атаку на немецкие полевые батареи, находившиеся в лесу на обратном склоне Mont-Spin’а, причем германские артиллеристы поставлены были в необходимость отбиваться от наседавших на них русских солдат ручными гранатами. Все эти действия русских войск вызвали восхищение французов, которые в своих донесениях называли эту атаку блестящей».
«заметно стремление противника отрезать наши геройские войска, далеко увлеченные вперед успехом. Так как к тому же времени становилась крайне затруднительной доставка к ним патронов, то 3-му батальону, в конце концов, пришлось отдать приказание об отходе на траншею de Talus, что и было исполнено к 17-ти часам. В то же время роты 1-го батальона, занимавшие Лембергскую траншею, вынуждены были отойти к Параллельной траншее, которая оказалась уже занятой неприятелем. Пришлось выбивать оттуда немцев ручными гранатами. 2-й батальон 6-го полка, продолжая нести крупные потери и будучи подвержен непрерывным контратакам немцев, оказался также перед необходимостью шаг за шагом отходить назад к исходным траншеям. Видя трудное положение этих войск, командир 161-го пехотного французского полка выслал из резерва от единственной оставшейся у него знаменной роты небольшое подкрепление, люди которого заняли часть наших исходных траншей и, таким образом, обеспечили благополучный отход наших частей. Охватываемые превосходящим по числу неприятелем, стремившимся окружить отходивших со всех сторон, и оспаривая у неприятеля каждый шаг, двигались 1-й и 3-й батальоны 5-го полка к своим исходным позициям, которые они беспрепятственно и заняли к 19 ч. 30 м. О численности противника, пытавшегося преградить нашим войскам свободный отход, можно судить по тому, что в исходных окопах 5-го полка были взяты немецкие пленные, принадлежавшие к трем различным полкам германской армии. Потери, нанесенные немцам войсками генерала Марушевского, были очень внушительны. Жертвы происшедших атак и контратак были повсюду разбросаны в районе действий названного отряда, и вражескими трупами были заполнены все окопы. Велики были и наши собственные потери». Данилов приводит все потери 5-го и 6-го полков, которые составили 270 убитых, 1360 раненых, 438 без вести пропавших, всего — 2068 человек.
Так как потери русских частей были очень велики, было предписано «оттянуть русские батальоны за канал, а на место их выдвинуть в боевую линию 3-й полк зуавов. Упомянутая смена была в высшей степени трудна, и только небольшими частями в течение всей ночи удалось вывести за канал части 5-го полка. Затем, в течение 20-го апреля русские части были отведены в район Hervelon-Pevu-Prouilly, где они могли воспользоваться заслуженным ими отдыхом».
6-й армий не получили желательного развития, и 29-го апреля последовало распоряжение, исходившее из Парижа, об отсрочке всякого наступления в районе 5-й армии. В середине же мая генерал Нивель был сменен на посту Главнокомандующего французской армией генералом Петэном. Операция, задуманная генералом Нивелем, была признана несоответственною при данной обстановке и потому подлежавшей отмене. Под руководством нового французского Главнокомандующего, французская армия вернулась к системе более ограниченных, по размерам и целям, операций, позволивших Франции сберечь ее армию до прибытия американских войск. Последние же позволили снять французские войска с второстепенных участков общего фронта и сосредоточить их для маневров, предпринятых уже во второй половине 1918-го года, под общим руководством маршала Фоша.
«Потери русских войск в апрельской операции определяются, по французским источникам, в 5183 убитых, раненых и без вести пропавших. Бывший наш представитель при главной французской квартире, генерал Палицын, определяет их в 70 офицеров и 4472 солдат. Французские военачальники, в высшем подчинении которых находились русские войска, воздали последним должную дань уважения к их смелости и самопожертвованию. Командир VII-го французского корпуса, генерал де-Базелер, в подчинении которого находились довольно долгое время обе русские бригады, лестно отзывался о том внимании, с которым русские части стремились усвоить все новейшие приемы современной войны, выработанные на западном фронте. В приказах французского Главнокомандования боевая деятельность русских бригад в период апрельских боев на реке Эн оценивается следующим образом:
„Приказ №22522 от 24-го апреля 17-го года: 1-я русская Особая бригада, составленная из 1-го и 2-го полков, которая 16-го апреля 1917 г. , под энергичным руководством своего начальника генерала Лохвицкого, блестяще овладела назначенными ей предметами действий, довела свои усилия до конца, несмотря на большие потери, особенно в офицерском составе, и успешно отразила все неприятельские попытки, направленные к тому, чтобы вырвать у нее плоды ее успехов“.
„Приказ № 270210 от 29-го апреля 17-го года: 3-я русская Особая бригада, составленная из 5-го и 6-го полков, превосходно управляемая ее начальником генералом Марушевским, вела себя блестящим образом под неприятельским огнем; получив задачу атаковать неприятельский опорный пункт, особенно сильно укрепленный, она двинулась в атаку с большим мужеством, невзирая на смертельный огонь неприятеля“.
Препровождая копии этих приказов стоявшему тогда во главе русской армии генералу Алексееву, генерал Нивель уведомил, что он был бы счастлив, если бы о доблестном поведении бригад было доведено до сведения русских армий. Генерал Алексеев исполнил желание генерала Нивеля, отдав соответствующий приказ, в котором говорит: „Я счастлив объявить русской армии о подвигах наших братьев, сражающихся на полях далекой Франции, бок о бок с нашими славными союзниками, против общего врага за право, свободу и светлое будущее народов“.
Потери французской армии с 16-го по 25-е апреля определяются кругло в 118 тысяч человек, но в первое время никто не знал действительного размера их и о количестве раненых и убитых ходили фантастически преувеличенные слухи. Они не только волновали общественное мнение, но, под влиянием усиленной пацифистской пропаганды, одновременно с постигшей наступление неудачей, вызвали чувства озлобления и разочарования в самой армии. Особенно много говорили о крупных потерях VII-го корпуса, в составе которого, как нам уже известно, находились обе русские бригады. Ходили слухи о том, что корпус этот потерял половину своего состава. Мрачное настроение более всего сгустилось в тылу 5-й и 6-й армий. В госпиталях шли усиленные пересуды. Обвиняли командный состав в неумелом руководстве: „Нас вели на бойню“, — так резюмировали раненые те приказания, которые отдавались войскам к исполнению. Говорили о том, что через Шато-Тьери прошел воинский поезд, на вагонах которого, переполненных людьми, были написаны мелом жестокие слова: „A la Boucherie“ („Скотобойня“). И рядом с ними, словно для отравы малодушных: „Vive la paix“ („Да здравствует мир“). На четвертом году невиданной борьбы слова эти звучали совсем по-другому, чем в начале войны: утомление войной сказывалось повсюду, не в одной только России. Еще 28-го февраля 17-го года новый Главнокомандующий французской армией генерал Нивель жаловался военному министру на то, что работа пацифистов, среди которых вероятно было не мало неприятельских эмиссаров, начинает давать свои плоды и, во всяком случае, приобретает опасный характер.
присутствовали и принимали участие в разного рода собраниях, где велась пропаганда в пользу заключения мира; по возвращении в свои части эти люди оставались в сношениях и в переписке с вожаками течения, представлявшего крайние опасности для морали народа и армии. Особенно страстная агитация в пользу мира шла в поездах, на железнодорожных станциях и в рабочих кругах. Говорили в пользу забастовок на заводах, работавших на оборону; велась кампания и против обработки в стране земельных участков...
Все это в глазах французских военноначальников приобретало опасный характер. Особенно, после широко задуманной и неудачно сложившейся операции. И, действительно, с прекращением апрельского наступления на р. Эн, мораль французской армии подверглась тяжкому испытанию. Обнаружившиеся разногласия на верхах армии не могли остаться незамеченными; они спустились вниз, где приобрели весьма резкую форму, по мере проникновения их в менее стойкие и мало выдержанные слои людей. Усиленной критике подверглись действия начальников, и против них стало складываться недовольство, а кое-где и открытый ропот. Говорили о неумелой организации снабжения армии боевыми припасами. Эпитеты „мясник“, „живодер“ раздавались направо и налево. Дело обострилось настолько, что в конце мая возникло даже несколько открытых отказов от выступления на позиции. Делались попытки передачи власти, в некоторых частях войск, минуя прямых начальников, в руки выборных офицеров и простых солдат. Говорилось о необходимости идти на Париж, где все якобы готово для революционного взрыва. Слухи эти особенно обострились под впечатлением печального уличного инцидента в столице 4-го июня, имевшего место на бульваре Berthier, во время которого аннамитские стрелки открыли огонь по толпе. В результате стрельбы были жертвы, и это обстоятельство дало повод утверждать, что Париж отдан в руки „черных“. В начале июня один батальон, стоявший в селении Neissy-sous-Bois (к юго-западу от Soisson) оказался в полном восстании. Мятежные солдаты решили идти на Париж, но были остановлены и капитулировали перед французской кавалерией, оцепившей опушку леса Villers-Cotterets, на путях к Парижу. Только твердостью и разумными мерами нового Главнокомандующего, генерала Петэна, нашедшего себе поддержку в личности Клемансо — председателя военной комиссии в Сенате, а затем председателя Совета Министров, войска, потерявшие равновесие духа, были приведены постепенно в порядок и вновь приобрели доверие к тому делу, ради которого было уже принесено столько человеческих жизней.
Само собой разумеется, что эти настроения проникали и в союзные войска, действовавшие на французском фронте. Не миновали они, конечно, и русских бригад, понесших к тому же весьма крупные потери, в общем доходившие до 30%. Неудачная операция и напрасные потери всегда создают благоприятную почву для недовольства и раздражения. К тому же, судя по некоторым данным, наши войска, едва ли не со времени их высадки на французскую территорию, находились под разлагающим влиянием некоторых крайних эмигрантских кругов. Мне пришлось, например, ознакомиться с донесением французского военного атташе в Лондоне, относящимся еще к осени 16-го года. В нем сообщалось французскому правительству о заявлении Великого Князя Михаила Михайловича, будто в Петрограде очень взволнованы сведениями, что во Франции среди русских солдат партийными лицами ведется революционная пропаганда. Читатель, знакомый с русскими событиями того времени, конечно, хорошо знает, что существовали и более глубокие причины, чем неудачи на фронте, колебавшие в то время настроение наших войск. 15-го марта отрекся от Престола Русский Царь, и власть перешла в руки Временного Правительства. Едва ли в значении и причинах происшедших событий русский солдат из крестьян отдавал себе ясный отчет, но внутренним своим чувством он, однако, не мог не ощущать значительности происшедшей перемены. В связи с этим в его душе, отравленной ядом соблазнительной пропаганды, несомненно должны были всплыть на поверхность самые затаенные мечты и надежды. Если утомление войной серьезно сказывалось среди солдат иностранных армий, отличавшихся более значительным интеллектуальным развитием и потому большей сознательностью, то удивительно ли, что то же чувство нашло себе место в переживаниях нашего простолюдина, к тому же далеко заброшенного от родины, где совершались крупные события, о которых до него доходили самые разноречивые сведения. Может быть, делят уже землю и тем осуществляют мечту, вечно тревожившую душу русского крестьянина со времени его освобождения от крепостной зависимости! „Мы ваши, земля же наша“, — в таком виде рисовались русскому крестьянину отношения его к помещику в период крепостничества, и потому оставление части земли, при освобождении, в руках помещиков могло казаться ему крупной несправедливостью, исправления которой он ежеминутно ожидал.
„А что если и в самом деле уже делят землю, не опоздать бы самому!“ И в душе его складывалось неодолимое стремление скорее кончать войну и ехать домой, чтобы стать на страже собственных интересов. Такие или подобные мысли несомненно роились в душе почти каждого русского солдата — прежде всего крестьянина. К этому надо добавить полное непонимание им целей войны и гнетущую тоску по родному „ландшафту“. В 1-й особой бригаде, формировавшейся в Московском районе, и особенно в 1-м полку, люди были „посознательнее“. Вышедшие из фабричной среды, они давно были уже затронуты классовой пропагандой и потому легче откликались на революционные лозунги. К их услугам явились и более активные агитаторы. Частично одетые в форму русских матросов, они легко входили в доверие солдат и, ловко отстраняя офицеров, становились в положение „вожаков“ задуманного движения. Нельзя тем не менее не отметить с чувством некоторого удовлетворения, что русские части, находившиеся на французском фронте, несмотря на переживавшиеся Россией события и неблагоприятные условия, все же с известным порывом выполняли свои обязанности перед союзниками вплоть до конца апреля. При этом надо иметь в виду, что о происшедших в России событиях русские бригады были официально извещены лишь незадолго до начала серьезнейшего для них боевого испытания. В самом деле: только 29-го марта 1917-го года Генерал Палицын обратился в главную Французскую Квартиру от имени русского Верховного Главнокомандования с просьбой предоставить возможность русским частям выполнить присягу в верности Временному Правительству, причем, по донесению от 13-го апреля того же года, операция эта прошла в полном спокойствии. каплею, которая переполнила накопившуюся, под влиянием агитации, чашу усталости войной и непонимания обстановки. В этом явлении немалую роль сыграла также и та отчужденность от французской нации, в которой сразу оказались русские войска во Франции со времени их снятия с боевого фронта и дальнейшего развития революции в России.
Французский народ не мог понять всего драматизма наступившего в России положения. В прессе началась жестокая травля русских, и с этим злом пришлось вести упорную борьбу „Военно-осведомительному бюро“ и комитету военнослужащих в Париже. Кличка „изменник“ висела над каждым русским человеком. Забыты были все усилия и жертвы, принесенные Россией на алтарь общего дела, с самого начала войны. К сожалению, такою жестокостью и несправедливостью отличается вообще психология всякой массы в тяжелые минуты ее жизни!
После апрельского наступления, части 1-й и 3-й Особых русских бригад были постепенно отведены на левый берег р. Марны, в район Montmor-Вауé, а затем в лагерь Neuf-Château, где они сосредоточились в последних числах названного месяца. Кадры обеих бригад после боев очень поредели, и генерал Палицын просил Петроград о скорейшей высылке, в качестве пополнений, не менее 300 офицеров и 3000 солдат. Уже в это время к русским войскам стали ежедневно из Парижа наезжать по несколько агитаторов и собирать солдатские митинги, стараясь на них вооружать солдат против офицеров. Цель была ясная: взорвать привычную дисциплину, после чего солдатская масса неминуемо должна была стать послушным орудием в руках выборных комитетов. Офицерскому составу, малосведущему вообще во внутренней политике, стало все труднее бороться с разложением. Многим пришлось отстраниться. Одним из первых должен был оставить свой командный пост начальник 3-й особой бригады генерал Марушевский. Еще раньше ушел из состава бригады командир 1-го Особого русского полка полковник Нечволодов, произведенный в генералы и получивший новое назначение в Россию. В общем, стало чувствоваться неминуемое приближение революционного „зверя“. Стремление „во что бы то ни стало“ кончить войну не было, однако, всеобщим среди русских элементов, находившихся во Франции. Известно, что в конце мая 17-го года из русских бригад было избрано 10 человек делегатов, которые должны были отправиться в Россию с осведомительными целями. Настроение их было определенно против „сепаратного“ мира. Они выражали желание об открытии „общих“ переговоров о мире и считали необходимым вести эти переговоры „со штыками в руках“. В том же мае известный французский деятель, Альбер Тома, в беседе с начальником штаба русского Верховного Главнокомандующего, генералом Алексеевым, обсуждая меры по возбуждению в России интереса к продолжению войны, выражал мнение о желательности отправления в Россию многих сотен русских волонтеров, сражавшихся в рядах французских войск и горевших желанием довести войну до победного конца. 4-го июня 17-го года командующий Восточной группой армии генерал де-Кастельно посетил большую часть пунктов расположения русских бригад в районе Neuf-Château и видел все полки. В результате своего объезда, он доносил, что полки приняли его с должным почетом, но отсюда, по впечатлению названного генерала, нельзя выводить впечатление об их дисциплинированности. По заключению генерала Кастельно, они пребывают в полной бездеятельности и с военной точки зрения потеряли былую ценность. „Господа Рапп и Морозов“, писал упомянутый генерал, „торопят с образованием советов, ибо солдаты больше не слушают офицеров, но вопрос в том, вернут ли советы войскам их боевую ценность!“ Заключение генерала Кастельно сводилось к необходимости предусматривать возвращение бригад на родину. В ожидании же результатов предварительных по сему переговоров, он находил желательным направить обе бригады, по особо избранному маршруту и согласно выраженного ими желания, в один из внутренних лагерей. Главнокомандующий французскими войсками, генерал Петэн, препровождая это заключение военному министру, выразил с ним свое согласие и находил подходящим для размещения в них наших войск Camp de Courtine (лагерь Ля Куртин), близ Лиможа. Предполагалось в нем разместить: 318 офицеров и 15. 000 русских солдат; при них 29 французских офицеров и 142 французских солдата. Этим приговором было оборвана дальнейшая боевая деятельность русских бригад. Согласно инструкции генерала Занкевича, заменившего генерала Палицына, и носившего звание представителя Временного Правительства при французских армиях (Représentant du gouvernement provisoire auprès des armées françaises) обе бригады были сведены в дивизию, под начальством генерала Лохвицкого, и осуждены на отправку в тыл, где их ждала полная бездеятельность, а, следовательно, и дальнейшее разложение».
сложившейся ситуации, сделанный боевым русским генералом в далеком 1933 году. Но это пока не распространялось на Особые бригады, сражавшиеся на Салоникском фронте. Поэтому прежде, чем перенестись в Париж и продолжить дальнейший рассказ, с участием нашего главного героя, на основе российских архивных документов, кратко опишу события, происходившие на Балканах с участием русских войск. Боевые действия русских бригад продолжались там до начала 1918-го года, и хотя Гумилев туда и не доехал, но, как будет видно из цитируемых документов, в течение всего 1917 года существовала вероятность, что его туда командируют.
Зачисленный на довольствие в 3-й бригаде, полковой «талисман» — медвежонок «Мишка». 
Генерал Лохвицкий на осмотре позиций русских войск в Шампани.
Портрет Лохвицкого с крестом Почетного Легиона,
художник Сергей Соломко.
Лагерь Майи.
Русская церковь, расписанная Д. Стеллецким.
Стеллецкий со священниками.
Русские солдаты ведут немецких пленных в Мурмелон.
Генералы Лохвицкий, Марушевский и Леонтьев на позициях осенью 1916 г.
.
Сосредоточение войск в районе Шалона.
.
Колокольня в Сен-Тьерри — командный пункт Лохвицкого в начале наступления. Раненые после взятия Курси.
.Раздел сайта: