• Приглашаем посетить наш сайт
    Кюхельбекер (kyuhelbeker.lit-info.ru)
  • Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)

    Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания

    ПАРИЖ, ЛЕТО, ЛИЧНАЯ И ТВОРЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

    Первый Парижский адрес, где остановился Гумилев не позже 1-го июля 1917 года, — улица Rue Galilée (Галилея), 54, в отеле с таким же названием. Это — по соседству с Елисейскими Полями, рядом с Триумфальной аркой. В этом районе Парижа располагалась большая часть русских военных служб, здесь же, в окрестных улочках, обитал почти весь их персонал. Неподалеку, в отеле Castille на rue Cambon, 33 жили Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, который вспоминал об этом228:

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Гостиница «Galilée» на rue Galilée, где вначале жил Гумилев.

    «Н. С. был знаком близко с Честертоном и с группой английских писателей этого времени, а в Париже дружил с Вильдраком. Жил он, Н. С, на rue Galilée, в отеле того же имени. А последний раз в Hôtel Castille на rue Cambon, где в то время и я жил. Самой большой его страстью была восточная поэзия, и он собирал все, что этого касается. Одно время он поселился внизу в сквере, под станцией метро Passy, у некоего г. Цитрон229. Вообще он был непоседой — Париж знал хорошо и отличался удивительным умением ориентироваться. Половина наших разговоров проходила об Анненском и о Жерар де Нервале. Имел странность в Тюильри садиться на бронзового льва, который одиноко скрыт в зелени в конце сада почти у Лувра». С именем Цитрона мы позже встретимся в военных документах. Цитируемые далее письма Ларионова к Глебу Струве являются, практически, единственными достоверными документами, рассказывающим о повседневной, не связанной с военной службой жизни поэта в Париже.

    "В начале лета 1917 г. мы были в Париже. Альбом Николая Степановича, помеченный 1916 г. , был начат им в Петербурге, но только начат — все, что там переписанного и заново написанного относится к 1917 году230. Мы с Николаем Степановичем видались каждый день почти до его отъезда в Лондон. <...> Подобный альбом им был переписан и подарен Елене Карловне Дебуше [Дюбуше]231 (дочь известного хирурга), в замужестве мадам Ловель (теперь американка). В начале многие стихи, написанные во Франции, входили в сборник, называемый «Под голубой звездой» — название создалось следующим образом. Мы с Николаем Степановичем прогуливались почти каждый вечер в Jardin des Tuileries232— с поднятыми и сплетенными над головой руками, образующими овал. Я, проходя мимо статуи, спросил у Н. С. , нравится ли ему эта скульптура? Он меня отвел немного в сторону и сказал: «Вот отсюда». — «Почему», — спросил я — «ведь это не самая интересная сторона». — Он поднял руку и указал мне на звезду, которая, с этого места, как раз приходилась в центре овала переплетенных рук. — «Но это не имеет отношения к скульптуре». — «Да! но ко всему, что я пишу сейчас в Париже „под голубой звездой“». Как образовалось «К голубой [М. Ф. хотел сказать „К синей...“, имея в виду название сборника. — Г. С.] звезде», мне не ясно. Как мне кажется, это произошло под внезапным впечатлением одного момента... потом осталось так, но означает то же стремление — к голубой звезде — настоящей. Не думаю, чтобы кто бы то ни было мог бы быть для него такой звездой. Почти всегда, самое глубокое чувство, какое у Николая Степановича создавалось в любви к женщине, обыкновенно обращалось в ироническое отношение и к себе и к своему чувству".

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Сад Тюильри. Бронзовый лев, на которого любил садиться Гумилев. Статуя «Синей звезды».

    М. Ларионов здесь вспоминает парижское увлечение Гумилева. Предполагаю, что Гумилев познакомился с Еленой Карловной Дюбуше233 в первые дни пребывания в городе. Это был — «служебный роман». Как выяснилось по архивным документам, которые будут приведены ниже, Елена Карловна Дюбуше работала в русской военной миссии, одно время — переписчицей, позже — секретарем при Санитарном отделении. Причем ее служба там началась до появления Гумилева в Париже и продолжилась после его отъезда в Лондон в январе 1918 года. Так как до сих пор одним из «темных мест» в сохранении наследия Гумилева остается судьба альбома, подаренного на память поэтом своей возлюбленной, для возможных дальнейших поисков расскажу о том, что известно о ее происхождении. Не утрачивается пока надежда, что альбом этот до сих пор жив и ждет своего исследователя. Пожалуй, наиболее полно о ее семье рассказал внук знаменитого биохимика, академика А. Н. Баха (1857-1946) И. С. Балаховский. В своих «Воспоминаниях об академике А. Н. Бахе» он пишет234:

    « <...> Свои лучшие годы Алексей Николаевич Бах провел в эмиграции. <...> Самым близким другом был французский хирург Шарль Дюбуше, которому, как пишет сам Алексей Николаевич, он обязан жизнью — только благодаря моральной (а также материальной) поддержке удалось выжить в эмиграции. Его фотография с подписью всегда висела на стене, я помню ее с раннего детства. Дюбуше почти всю жизнь прожил во Франции, но был американским гражданином и в автобиографии Алексей Николаевич называет его Чарльзом. Однако в семейных разговорах его всегда называли на французский манер Шарлем. Еще будучи студентом Сорбонны, он познакомился со студенткой из Одессы Людмилой Орловой и женился на ней в 1891 году. Людмила, не знаю уж по какой причине, не стала врачом, а была, как вспоминала моя мама, „профессиональной и убежденной“ медицинской сестрой, т. е. ставила во главу угла непосредственную помощь людям и уход за больными. Она действительно очень многим помогала. Шарль Дюбуше был потомком первых эмигрантов, прибывших в Америку, если не ошибаюсь, в 16 веке на корабле „Mayflower“, куски которого, как реликвии, хранились потомками. Отец Шарля тоже жил в Париже, он был известным дантистом, одним из первых, кто занялся протезированием, и стал известен широкой публике, когда после пожара в Парижской опере идентифицировал трупы по изготовленным им зубным протезам.

    на немецком языке, чем он и воспользовался. Дюбуше поселились в Одессе, где брат Людмилы занимал высокое положение в городской управе. Шарль занялся частной медицинской практикой, посещение его кабинета даже описано Валентином Катаевым в каком-то рассказе235. Жизнь в России не сложилась — были нарушены какие-то медицинские правила, в 1905 году у него оказался револьвер, на который не было разрешения (а каждый американец, даже с восточного побережья, считал „естественным“ иметь огнестрельное оружие). <...> Так или иначе, он вернулся в Париж, где стал одним из лучших хирургов своего времени. Он лечил многих русских эмигрантов, в том числе и родственников В. И. Ленина. Во время Второй мировой войны уехал в Америку.

    Дочь Шарля и Людмилы — Елена Дюбуше, — была журналисткой, дружила со старшей сестрой моей мамы — Лидией Алексеевной. Я ее немного помню, так как в 1934 или 1935 г она приезжала Москву. Во время войны, в 1917 г. ею был увлечен Николай Гумилев, который в это время оказался в Париже, он записал в ее альбом цикл стихов „Синяя звезда“. Эти стихи в виде отдельной книги вышли в Берлине уже после трагической смерти поэта, видимо, их издала сама Елена или кто-то из ее друзей. Они действительно очень отличаются от других стихов нашего выдающегося поэта, в первую очередь — личным характером — ведь сам Гумилев не готовил их к публикации. В собрании сочинений поэта указано, что они „из альбома Е. К. Дюбуше“. Это конечно, недоразумение, происхождение которого понятно — хотя Карл и есть формально перевод имени Чарльз на немецкий или польский язык, но все же это другое имя — никто ведь на называет Карлом ни Чарльза Диккенса или Шарля Де Голля <...>».

    Никакого недоразумения нет — в парижских военных документах она именуется именно как — Елена Карловна Дю-Буше. Ее посещение России в 1930-е годы подтверждается воспоминаниями Э. Г. Герштейн, постоянно общавшейся с Анной Ахматовой и Львом Гумилевым. Ахматова в описываемое время жила в семье Н. Н. Пунина, в Фонтанном доме236: «Когда в Ленинград приехала из Америки „Синяя звезда“ Н. Гумилева, она позвонила Ахматовой, но не застала ее дома. Она просила передать Анне Андреевне, что просит встречи с ней. Никто из Пуниных не сказал об этом Ахматовой ни слова. Так она и не встретилась с женщиной, внушившей Гумилеву его великую любовь. Анна Андреевна рассказывала об этом несостоявшемся свидании почти со слезами на глазах».

    «Синюю звезду»237: «Стихотворения „К синей звезде“, безусловно, относятся к Елене Карловне Дюбуше, за которой Николай Степанович ухаживал — и это было известно. Насколько он сильно ею увлекался? Не знаю, думаю, ему нужно было — он всегда склонен был увлекаться. Это его вдохновляло. Насколько мне кажется, у него еще, в это время, был другой предмет увлечения. Но Елена Карловна, чужая невеста, это осложняло его чувства... Это ему давало новые ощущения, переживания, положения для его творчества, открывало для его поэзии новые психологические моменты. „Синяя звезда“ (Елена Карловна) была именно далекой и холодной (для него) звездой. „Под Голубой звездой“ — это то, что он проектировал и как хотел назвать (как говорил, неоднократно, мне и Наталье Сергеевне) сборник стихов, посвященных парижскому пребыванию и написанных в Париже. Возможно, позднее эти чувства были пересилены другими чувствами, которые остались и вылились „К Синей Звезде“? „Под голубой звездой“ звучит как место, в котором, где совершались известные происшествия и вещи. „К Синей Звезде“ — там главным образом относящееся к ней (к Елене Карловне). Есть вещи, написанные раньше и включенные туда же, т. е. все, что даже косвенно касалось ее. Я думаю, что, когда Николай Степанович приезжал на короткое время в Париж, перед самым окончательным отплытием в Россию и потом в Петербург, он приехал в Париж, чтобы увидаться с кем-то — с Еленой Карловной? Может быть и с нею; но еще с кем-то — это наверное. Знаю, что он приезжал устраивать оставшиеся здесь кое-какие вещи и дела (это официально)».

    — «неразделенная любовь». Именно поэтому самый обширный свод лирических стихотворений 1905-1909 годов был, в основном, посвящен Анне Горенко, вплоть до их замужества. Следующий раз в своей жизни он столкнулся с достаточно продолжительной «безответной любовью» во второй половине 1917-го года в Париже, и отсюда возник замечательный лирический цикл «К синей звезде»238. Этот альбом (судя по книге) — составили 34 стихотворения, из них 10 стихотворений, в переработанном виде, Гумилев включил в 1918 году в сборник «Костер», большая их часть, с разночтениями, была переписана в Лондоне в оставленный Борису Анрепу альбом, оказавшийся впоследствии у Глеба Струве (27 из 76 стихотворение альбома Струве), а 7 стихотворений попали только в сборник «К синей звезде». Одно из этих стихотворений — посвящено самому альбому239

    Мой альбом, где страсть сквозит без меры

    Дивным покровительством Венеры

    Спасся он от ауто-да-фе.

    И потом — да славится наука! —

    Будет в библиотеке стоять

    В год две тысячи и двадцать пять.

    Но американец длинноносый

    Променяет Фриско на Тамбов,

    Сердцем вспомнив русские березы,

    Гостем явит он себя достойным

    И, узнав, что был такой поэт

    Мой (и Ваш) альбом с письмом пристойным

    Он отправит в университет.

    Будет удивляться два часа,

    Как осел, перед которым в ясли

    Свежего насыпали овса.

    «О любви несчастной Гумилева

    В год четвертый мировой войны».

    И когда тогдашние Лигейи240,

    С взорами, где ангелы живут,

    Прочитают сей почтенный труд,

    Каждая подумает уныло,

    Легкого презренья не тая:

    — Я б американца не любила,

    Хотелось бы, чтобы это пожелание Гумилева исполнилось, и альбом был бы обнаружен! Пока известно только то, что его следы ведут в Чикаго, куда, по словам Струве, переехала из Европы Е. К. Дюбуше, как говорит М. Ларионов — «в замужестве мадам Ловель». В интернете, на зарубежных сайтах, удалось обнаружить ссылку на статью (на русском языке!) — «Charles Winchester Du Bouche

    — famous surgeon of Russia and France» («Чарльз Винчестер Дю-Буше — знаменитый хирург России и Франции»)241. Однако пока разыскать ее потомков никому не удалось, как мне кажется, — плохо искали. Роман этот продолжался все время пребывания Гумилева во Франции, и, как следует из воспоминаний М. Ларионова, в последний раз они, скорее всего, встретились в апреле 1918-го года, когда Гумилев плыл на пароходе из Лондона в Мурманск, с короткой остановкой в Гавре. В дальнейшем я почти не буду касаться их личных взаимоотношений, но приведу некоторые военные документы, в которых встречается ее имя. И буду иногда «разбавлять» сухие документы — стихами из ее альбома242:

    Вот девушка с газельими глазами

    Зачем Колумб Америку открыл?

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    «Синяя звезда» — Е. К. Дюбуше. «К синей звезде» — стихи из ее альбома.

    М. Ларионов рассказывает еще об одном парижском увлечении Гумилева «духовного порядка», которое, по независящим от поэта обстоятельствам, оказалось нереализованным243:

    « <...> Теперь относительно „Гондлы“ и „Феодоры“244„Гондла“, как пьеса, был написан ранее245 была на Балканы). <...> „Гондла“ и „Феодора“ предполагались в начале как либретто для балетов. Так как я и Наталия Сергеевна работали в балете русском С. П. Дягилева, то это было задумано совместно нами и Николаем Степановичем. Затем попросили Сергея Павловича Дягилева — заказать ему что-либо (как либретто) для балета. Дягилев сказал, чтобы тему мы сами нашли. Надо было скоро. Сергей Павлович уехал в скорости в Венецию. Все полтора месяца, пока балет был в Париже, мы брали Ник. Степ. каждый вечер с собой в театр Шатле, где давались русские спектакли. Тогда Ник. Степ, и предложил для моей постановки Гондлу, а для Наталии Сергеевны новую вещь — Феодору, из византийской жизни. Музыка предполагалась <для> первой вещи лорда Бернерса, а второй Респиги. Либретто балетное требует специальной обработки — благодаря этому нам нужно было часто встречаться и вместе работать. У Ник. Степ, не было никакого в этом отношении опыта. Гондла давал богатый материал, но перевести его в действенное только состояние — уравновесить отдельные, но разнообразные, моменты — найти этим моментам форму танцевальную — между различными моментами найти равновесие — и их развитие, только, движениями мужскими и женскими — где слова не было — а все давалось выражением (экспрессией) тела человеческого — для Н. С. было трудно сразу. Он всю свою жизнь до этого работал главным образом над словом. Время шло, Дягилев уехал в Венецию. У нас ничего еще не было готово. Решили, что с самого начала надо думать о главном назначении пьесы, т. е. о балетном ее назначении, и приступили к „Феодоре“ для Гончаровой. Через несколько дней Н. С. позвал к себе. Он тогда жил недалеко от Etoile, на rue Galilée, в отеле того же имени, и прочел первый вариант „Отравленной туники“. Гондлу мы на время оставили. Так прошло еще больше месяца. Многое изменилось. Дягилев уехал с труппой в Испанию — и там у него не пошло сразу, как он ожидал, с деньгами. Для меня и Наталии Сергеевны вышла задержка. У Ник. Степ, также прекратилось жалованье, так как прекратилась и должность. Он выхлопотал себе командировку в Лондон, где еще оставались временно некоторые учреждения, предназначенные для ликвидации русских военных заказов, сделанных в Англии. Через некоторое время Ник. Степ, должен был уехать в Лондон, где он, как и в первый приезд (когда ехал из России), прожил до самого своего обратного отъезда <...>».

    Любопытно, что и в Лондоне в 1918 году, как он пишет оттуда Ларионову, Гумилев продолжал работу над «Отравленной туникой» и над либретто для Н. С. Гончаровой. Сообщение Ларионова о том, что «все полтора месяца, пока балет был в Париже, мы брали Ник. Степ. каждый вечер с собой в театр Шатле, где давались русские спектакли» очень важно, так как позволяет точно установить, когда все это происходило, какие спектакли они могли посмотреть. После некоторого перерыва, возвращение дягилевских сезонов на былые позиции началось в 1917 году. Главным балетмейстером в это время был Л. Ф. Мясин, который чувствовал себя все более уверенно в качестве хореографа — поставленные им спектакли были насыщены новаторским духом и прекрасно приняты в Риме и Париже. Это были: симфоническая картина Стравинского «Фейерверк» (премьера 12 апреля в Риме); балет «Женщины в хорошем настроении» (премьера 12 апреля в Риме); балет «Русские сказки» на музыку Лядова с декорациями Гончаровой и Ларионова (премьера 11 мая в Париже, в театре Шатле); «Парад» (премьера 18 мая в Париже, в театре Шатле). Последняя постановка была создана исключительно артистическими силами Франции. Либретто написал Жан Кокто, музыкальную канву — Эрик Сати, а декоратором выступил Пикассо. Гийом Аполлинер так представил этот балет в театральной программе: «Это сценическая поэма, которую новатор музыкант Эрик Сати переложил в изумительно экспрессивную музыку, такую отчетливую и простую, что в ней нельзя не узнать чудесно прозрачного духа самой Франции. Художник-кубист Пикассо и самый смелый из хореографов, Леонид Мясин, выявили его, в первый раз осуществив этот союз живописи и танца, пластики и мимики». Сезон 1917 года начался в марте в Риме, потом в мае был продолжен в Париже, в театре Шатле, и завершился там уже в августе. Ларионов слегка путает места переезда труппы, но сути дела это не меняет. По окончании сезона в сентябре труппа уехала гастролировать в Южную Америку (без Дягилева и Мясина), затем, уже в полном составе, побывала с концертами в Португалии, которые, однако, пришлось прервать из-за начавшихся там беспорядков. Обострившаяся политическая ситуация в Европе сделала невозможным и приезд во Францию, поэтому парижского сезона в 1918 году не было.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Театр «Шатле».

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Афиша, май 1917 г. С. П. Дягилев в 1917 году.

    — август 1917 года. К сожалению, пока не удалось разыскать точную театральную программку на эти месяцы, но по обнаруженной майской афише можно сказать, какие балетные спектакли шли в летний сезон 1917-го года: «Русские сказки» (А. Лядов), «Женщины в хорошем настроении» (Д. Скарлатти), «Парад» (Эрик Сати), «Полуночное солнце» (Римский-Корсаков), «Фейерверк» (И. Стравинский), «Жар-птица» (И. Стравинский), «Петрушка» (И. Стравинский), «Сильфиды» (Шопен), «Половецкие пляски» (из оперы «Князь Игорь» Бородина). Судя по воспоминаниям М. Ларионова, Гумилев посетил все эти представления. Это подтверждает высказанное ранее предположение о том, что в первый месяц Гумилев был не слишком обременен службой, так как его назначение на должность еще не состоялось.

    Сохранилось несколько коротких писем, скорее, записок, обращенных к Ларионову. Одна не публиковавшаяся открытка, относящаяся к концу января 1918-го года, будет приведена позже. Ранее публиковавшуюся короткую записку обычно относят к осени 1917-го года, но, по моему мнению, она была написана в этот первый, относительно свободный месяц в Париже246: «Видишь, Михаил Федорович, я пришел, как было условлено в половине второго, чтобы идти в типографию и к Кастеллотти, а тебя нет. Не говори же после этого, что я бездеятелен, а ты аккуратен. Целую ручку Натальи Сергеевны, жму твою. Гумилев».

    Записка написана на листе темной, почти коричневой плотной бумаги — бланке гостиницы Hôtel de Castille, Paris, где проживали Ларионов с Гончаровой. Лист сложен и на образовавшейся четверти, под отпечатанным названием гостиницы, рукой Гумилева написано: «m-re Larionoff». Очевидно, что Гумилев зашел за Ларионовым в гостиницу, и, не застав его, оставил эту записку консьержу. Трудно точно сказать, о чем идет речь. Предполагаю, что слова о типографии как-то связаны с тем, о чем Гумилев писал ранее из Лондона Ахматовой — о возможности печати гиперборейских изданий после войны за границей. Спустя пару месяцев такая мысль уже вряд ли могла прийти ему в голову, а сразу после Лондона — это вполне вероятно. Кто такой Кастеллотти, выяснить пока не удалось, возможно, это хозяин типографии.

    В письме Глебу Струве Ларионов пишет об имеющихся у него рисунках, изображавших Гумилева: "Николай Степанович и С. П. Дягилев, а также и с Гийомом Аполлинером (рисунки)247 — в том числе и самого Н. С. ". Видимо, знакомство Гумилева со знаменитым французским поэтом Гийомом Аполлинером состоялось в связи с балетом «Парад». Не исключено и его знакомство в это время с Пабло Пикассо. Ведь именно в эти месяцы Пикассо увлекся русской балериной Ольгой Хохловой, танцевавшей в оформленном им балете «Парад»248. Аполлинер упоминается и в оставленной в Лондоне записной книжке («ЗК-17»): «Pièce de Guillaume Apolllinaire aujourd’hui à 4 heures et demie / au Théâtre Renée Maubel / rue de l’Orient, dans la rue Lepic, / métro: place Blanche / ou nord-sud: Lamarck» («Пьеса Гийома Аполлинера сегодня в половине пятого дня / Театр Renée Maubel (театр на Монмартре) / далее — адрес, улица Ориент, по улице Лепик / станция метро (станция Бланш) / или к северу и югу от улицы Ламарк»). Очевидно, что запись эта сделана в один из первых дней пребывания Гумилева в Париже, сразу же за ней — черновик приведенного выше стихотворения «Предзнаменование» (без названия), о плавании из Англии во Францию, написанного «по горячим следам». Интерес представляет также опубликованный Тименчиком автопортрет Ларионова с «футуристической» стихотворной надписью Гумилева249. Но эту надпись я бы отнес к концу осени 1917-го года — «комментарий» к свершившимся в России событиям:

    «Шарантон

     близь Парижа

     Франция

     Эпохи первой Республики»

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Автопортрет Ларионова с автографом Гумилева про «Шарантон»

    — знаменитая психиатрическая лечебница близ Парижа, куда попали некоторые участники «эпохи первой Республики», например, маркиз де Сад. Этот рисунок, а также выполненные Гончаровой и Ларионовым четыре портрета Гумилева приведены ниже. Следует обратить внимание на один из рисунков Гончаровой, с Георгиевским крестом. Видно, что почему-то в Париже Гумилев носил лишь один крест. Единственное сохранившееся его изображение с двумя Георгиевскими крестами — известный силуэт Е. С. Кругликовой, но он был выполнен в России еще до отъезда во Францию.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Рисунки Ларионова
    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Рисунки Гончаровой

    «балетной темы» — короткое отступление в наши дни. Тогда, в 1917-м году, попытка Гумилева осуществить балетную постановку по своему либретто, по независящим от него обстоятельствам, не реализовалась. Возможно, справедливость восторжествует вскоре в наши дни. По инициативе Ефима Резвана и по его либретто подготавливается постановка балета «Гафиз. 1921», по мотивам поэзии, драматургии и судьбы Николая Гумилева. Проект объединил сотрудников Мариинского театра и Петербургской Кунсткамеры. Балетный проект, о котором идет речь, во многом необычен для его участников. Для театра это, в первую очередь, обращение к традициям Дягилевских Русских Сезонов (1908-1929). Музыку для балета написал молодой иранский композитор Арман Хабиби, в творчестве которого мелодическое своеобразие родной культуры гармонично соседствует с традициями петербургской композиторской школы. В качестве одного из основных элементов хореографического языка создаваемого спектакля будет выступать богатейшая мусульманская каллиграфическая традиция, а в оформлении балета широко используются изобразительные возможности столь любимой Гумилевым персидской миниатюры. По мнению создателей спектакля «застывшую музыку» — мусульманскую каллиграфию, с одной стороны, и балет, как синтетическое искусство мира западного, с другой, объединяет многое: это ритм и каноничность пропорций, четкость линий и выразительность пластики, условность и многозначность, «семиотичность» и музыкальность. Хочется пожелать удачи всем участникам этого уникального проекта — своеобразного памятника русскому поэту Николаю Гумилеву250.

    Но вернемся к письмам Глеба Струве Ларионову, который спрашивал художника о переданном ему Анрепом альбоме. Струве озадачивала проставленная на обложке дата — «1916», и интересовали помещенные в альбоме рисунки. На это Ларионов ему ответил: «Дата на титульном листе альбома 1916 г. стояла до подписи Наталии Сергеевны. (Ник. Степ. Гумилев, когда покупал новый альбом, прежде всего на нем ставил дату и затем его заполнял). Я думаю, посмотрите альбом, наверное, российского происхождения. Во всяком случае, рисунок Наталии Сергеевны сделан в Париже и в 1917 году, так как уехали мы из Москвы в июне 1915 года. Рисунки Стеллецкого сделаны, по-моему, также в Париже — потому что Ник. Степ, часто здесь с ним видался и, насколько я помню, Стеллецкий рисовал ему в альбом. Мне интересно видеть с орнамента Наталии Сергеевны фотографию, так же как и с других ее рисунков и с моих. (Вы пишете, что можете прислать фотографии, чтобы мы установили авторство рисунков — пришлите). Те, что Вы послали фото, совершенно точно: это ее и мой рисунок». Обложку своего альбома Г. Струве воспроизвел во втором томе сочинений Гумилева. Сохранился также подаренный Гумилеву художником Дмитрием Стеллецким рисунок251 «Монархист дворянин бывший, сущий и будущий Дмитрий Стеллецкий революционеру поэту товарищу Гумилеву». Вначале я считал, что на рисунке — автопортрет художника. Однако если сравнить приведенную выше фотографию Стеллецкого рядом с расписанной им церковью в лагере Майи и этот рисунок, можно предположить, что изображение является еще одной иллюстрацией к стихотворению «Мужик» в альбоме Струве (смотрите Приложение 3). В самом альбоме это стихотворение было иллюстрировано М. Ларионовым (смотрите ниже описание альбома). Как известно, прототип стихотворения — Григорий Распутин; изображенное на рисунке лицо очень схоже с его многочисленными фотографиями.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Обложка альбома Глеба Струве, оформленная Натальей Гончаровой.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Рисунок с дарственной надписью, подаренный художником Дмитрием Стеллецким Гумилеву.

    Так как положение Гумилева было не твердым, и его в любой момент могли отправить в Салоники, в дополнение к полученным в Лондоне рекомендациям от Арунделя дель Ре в Италию, одну аналогичную рекомендацию дал ему и Дмитрий Стеллецкий, она вписана сразу же после стихотворения («ЗК-21»): «Signora Mardiesa / Casatti / Grand Hotel / Roma / les hommages les plus cordiaux de la part de Mr. D. Stelletsky». («Синьоре Мардиесе. / Касатти / Гранд-отель / Рим / с клятвенным обещанием верности и сердечным приветом от господина Д. Стеллецкого»). Но всеми этими рекомендациями Гумилеву воспользоваться не пришлось. Других записей-напоминаний в лондонской записной книжке — нет. Однако любопытна последняя запись, «ЗК-22», представляющая собой составленный Гумилевым список написанных им к моменту появления в Париже всех «военных стихотворений» — ровно «дюжину»: 1) Война; 2) Наступленье; З) Смерть; 4) Виденье; 5) Солнце духа; 6) Рабочий; 7) В Северном Море; 8) Травы; 9) Пятистопные ямбы; 10) Третий год; 11) Ода д’Аннунцио; 12) «Рай». Все названия известны, кроме двух. Как я предполагаю, «Виденье» — это стихотворение «Больной», а «Травы» — «Детство»252.

    В письмах Глебу Струве Ларионов перечислял те материалы по Гумилеву, которые у него хранились: "Теперь, у меня нашлось много рисунков моих и Наталии Сергеевны — и самого Николая Степановича. Если Вы твердо решите и будете печатать Вашу вторую книжку о Николае Степановиче, то у меня имеется и я могу Вам дать: 1) Рассказ (не изданный кажется) «Черный генерал», [...] Есть идеалистические акварели — портреты Н. С. " В другом письме Ларионов уточняет: «Теперь — какой материал я могу Вам дать — в копиях и фотографиях, а некоторые, может быть, в оригиналах: 1) „Черный генерал“ и (возможно) миниатюру к нему начала 19 века (немного испорченную), которую он подарил Наталии Сергеевне Гончаровой (рассказ также ей посвящен); 2) Две акварели Н. С. Гончаровой, изображающие Гумилева на пушке и в Африке; третья, центральная, изображает Гумилева сидящим и пишущим стихи „Голубая беседка посредине реки / Как плетенная клетка, где живут мотыльки“. Может быть, рисунок — акварель — утерян (но в поисках, может быть, найдется)253».

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Портрет Гумилева работы Натальи Гончаровой из собрания Джона Стюарта в Лондоне

    В четвертом томе «Сочинений» Глеб Струве так комментирует публикацию рассказа «Черный генерал»254: "Впервые — журнал «Сполохи» (Берлин), 1922, №10, сс. 20-21. В том же журнале раньше было напечатано стихотворение «Гончарова и Ларионов. Пантум». И рассказ, и стихотворение были затем перепечатаны, без всякого указания на предыдущую публикацию, в журнале «Воля России» (Прага), 1931, №1-2, сс. 53-58, под заглавием «Неизданные произведения Н. С. Гумилева». Перепечатке была предпослана следующая вступительная заметка: «В 1917 году, в бытность свою в Париже, Н. С. Гумилев часто встречался и дружил с художниками Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионовым. Однажды Н. С. Гончарова увидела у поэта небольшую индусскую миниатюру, изображавшую черного генерала и несколько пострадавшую от дурного обращения. Миниатюра очень понравилась Н. С. Гончаровой, и Н. С. Гумилев подарил ее художнице, сопроводив свой подарок небольшим рассказом, который мы воспроизводим с любезного согласия Н. С. Гончаровой. Печатаемые ниже стихи Н. С. Гумилева предоставлены нам М. Ф. Ларионовым».

    Рассказ о «внеслужебной» жизни Гумилева в Париже мы завершим этим стихотворением, посвященным ближайшим друзьям255.

    Пантум

    Восток и нежный и блестящий

    В себе открыла Гончарова,

    Величье жизни настоящей

    В себе открыла Гончарова

    Павлиньих красок бред и пенье,

    У Ларионова сурово

    Железного огня круженье.

    От Индии до Византии,

    Вой покоряемой стихии.

    От Индии до Византии

    Не обновленная ль стихия?

    Кто дремлет, если не Россия?

    Кто видит сон Христа и Будды?

    Снопы лучей и камней груды?

    Кто видит сон Христа и Будды,

    Тот стал на сказочные тропы.

    Тот встал на сказочные тропы

    В персидских, милых миньятюрах.

    Везде, в полях и шахтах хмурых.

    Величье жизни настоящей.

    Восток и нежный, и блестящий.

    Поэт на войне. Часть 3. Выпуск 7. Евгений Степанов (часть 8)
    Гостиница «Castille» на rue Cambon, где жили Н. Гончарова и М. Ларионов.
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания