ПАРИЖ, ЛЕТО, ЛИЧНАЯ И ТВОРЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
«Н. С. был знаком близко с Честертоном и с группой английских писателей этого времени, а в Париже дружил с Вильдраком. Жил он, Н. С, на rue Galilée, в отеле того же имени. А последний раз в Hôtel Castille на rue Cambon, где в то время и я жил. Самой большой его страстью была восточная поэзия, и он собирал все, что этого касается. Одно время он поселился внизу в сквере, под станцией метро Passy, у некоего г. Цитрон
"В начале лета 1917 г. мы были в Париже. Альбом Николая Степановича, помеченный 1916 г. , был начат им в Петербурге, но только начат — все, что там переписанного и заново написанного относится к 1917 году
М. Ларионов здесь вспоминает парижское увлечение Гумилева. Предполагаю, что Гумилев познакомился с Еленой Карловной Дюбуше
« <...> Свои лучшие годы Алексей Николаевич Бах провел в эмиграции. <...> Самым близким другом был французский хирург Шарль Дюбуше, которому, как пишет сам Алексей Николаевич, он обязан жизнью — только благодаря моральной (а также материальной) поддержке удалось выжить в эмиграции. Его фотография с подписью всегда висела на стене, я помню ее с раннего детства. Дюбуше почти всю жизнь прожил во Франции, но был американским гражданином и в автобиографии Алексей Николаевич называет его Чарльзом. Однако в семейных разговорах его всегда называли на французский манер Шарлем. Еще будучи студентом Сорбонны, он познакомился со студенткой из Одессы Людмилой Орловой и женился на ней в 1891 году. Людмила, не знаю уж по какой причине, не стала врачом, а была, как вспоминала моя мама, „профессиональной и убежденной“ медицинской сестрой, т. е. ставила во главу угла непосредственную помощь людям и уход за больными. Она действительно очень многим помогала. Шарль Дюбуше был потомком первых эмигрантов, прибывших в Америку, если не ошибаюсь, в 16 веке на корабле „Mayflower“, куски которого, как реликвии, хранились потомками. Отец Шарля тоже жил в Париже, он был известным дантистом, одним из первых, кто занялся протезированием, и стал известен широкой публике, когда после пожара в Парижской опере идентифицировал трупы по изготовленным им зубным протезам.
на немецком языке, чем он и воспользовался. Дюбуше поселились в Одессе, где брат Людмилы занимал высокое положение в городской управе. Шарль занялся частной медицинской практикой, посещение его кабинета даже описано Валентином Катаевым в каком-то рассказе
Дочь Шарля и Людмилы — Елена Дюбуше, — была журналисткой, дружила со старшей сестрой моей мамы — Лидией Алексеевной. Я ее немного помню, так как в 1934 или 1935 г она приезжала Москву. Во время войны, в 1917 г. ею был увлечен Николай Гумилев, который в это время оказался в Париже, он записал в ее альбом цикл стихов „Синяя звезда“. Эти стихи в виде отдельной книги вышли в Берлине уже после трагической смерти поэта, видимо, их издала сама Елена или кто-то из ее друзей. Они действительно очень отличаются от других стихов нашего выдающегося поэта, в первую очередь — личным характером — ведь сам Гумилев не готовил их к публикации. В собрании сочинений поэта указано, что они „из альбома Е. К. Дюбуше“. Это конечно, недоразумение, происхождение которого понятно — хотя Карл и есть формально перевод имени Чарльз на немецкий или польский язык, но все же это другое имя — никто ведь на называет Карлом ни Чарльза Диккенса или Шарля Де Голля <...>».
Никакого недоразумения нет — в парижских военных документах она именуется именно как — Елена Карловна Дю-Буше. Ее посещение России в 1930-е годы подтверждается воспоминаниями Э. Г. Герштейн, постоянно общавшейся с Анной Ахматовой и Львом Гумилевым. Ахматова в описываемое время жила в семье Н. Н. Пунина, в Фонтанном доме
«Синюю звезду»
— «неразделенная любовь». Именно поэтому самый обширный свод лирических стихотворений 1905-1909 годов был, в основном, посвящен Анне Горенко, вплоть до их замужества. Следующий раз в своей жизни он столкнулся с достаточно продолжительной «безответной любовью» во второй половине 1917-го года в Париже, и отсюда возник замечательный лирический цикл «К синей звезде»
Мой альбом, где страсть сквозит без меры
Дивным покровительством Венеры
Спасся он от ауто-да-фе.
И потом — да славится наука! —
Будет в библиотеке стоять
В год две тысячи и двадцать пять.
Но американец длинноносый
Променяет Фриско на Тамбов,
Сердцем вспомнив русские березы,
Гостем явит он себя достойным
И, узнав, что был такой поэт
Мой (и Ваш) альбом с письмом пристойным
Он отправит в университет.
Будет удивляться два часа,
Как осел, перед которым в ясли
Свежего насыпали овса.
«О любви несчастной Гумилева
В год четвертый мировой войны».
И когда тогдашние Лигейи
С взорами, где ангелы живут,
Прочитают сей почтенный труд,
Каждая подумает уныло,
Легкого презренья не тая:
— Я б американца не любила,
Хотелось бы, чтобы это пожелание Гумилева исполнилось, и альбом был бы обнаружен! Пока известно только то, что его следы ведут в Чикаго, куда, по словам Струве, переехала из Европы Е. К. Дюбуше, как говорит М. Ларионов — «в замужестве мадам Ловель». В интернете, на зарубежных сайтах, удалось обнаружить ссылку на статью (на русском языке!) — «Charles Winchester Du Bouche
— famous surgeon of Russia and France» («Чарльз Винчестер Дю-Буше — знаменитый хирург России и Франции»)
Вот девушка с газельими глазами
Зачем Колумб Америку открыл?
М. Ларионов рассказывает еще об одном парижском увлечении Гумилева «духовного порядка», которое, по независящим от поэта обстоятельствам, оказалось нереализованным
« <...> Теперь относительно „Гондлы“ и „Феодоры“
Любопытно, что и в Лондоне в 1918 году, как он пишет оттуда Ларионову, Гумилев продолжал работу над «Отравленной туникой» и над либретто для Н. С. Гончаровой. Сообщение Ларионова о том, что «все полтора месяца, пока балет был в Париже, мы брали Ник. Степ. каждый вечер с собой в театр Шатле, где давались русские спектакли» очень важно, так как позволяет точно установить, когда все это происходило, какие спектакли они могли посмотреть. После некоторого перерыва, возвращение дягилевских сезонов на былые позиции началось в 1917 году. Главным балетмейстером в это время был Л. Ф. Мясин, который чувствовал себя все более уверенно в качестве хореографа — поставленные им спектакли были насыщены новаторским духом и прекрасно приняты в Риме и Париже. Это были: симфоническая картина Стравинского «Фейерверк» (премьера 12 апреля в Риме); балет «Женщины в хорошем настроении» (премьера 12 апреля в Риме); балет «Русские сказки» на музыку Лядова с декорациями Гончаровой и Ларионова (премьера 11 мая в Париже, в театре Шатле); «Парад» (премьера 18 мая в Париже, в театре Шатле). Последняя постановка была создана исключительно артистическими силами Франции. Либретто написал Жан Кокто, музыкальную канву — Эрик Сати, а декоратором выступил Пикассо. Гийом Аполлинер так представил этот балет в театральной программе: «Это сценическая поэма, которую новатор музыкант Эрик Сати переложил в изумительно экспрессивную музыку, такую отчетливую и простую, что в ней нельзя не узнать чудесно прозрачного духа самой Франции. Художник-кубист Пикассо и самый смелый из хореографов, Леонид Мясин, выявили его, в первый раз осуществив этот союз живописи и танца, пластики и мимики». Сезон 1917 года начался в марте в Риме, потом в мае был продолжен в Париже, в театре Шатле, и завершился там уже в августе. Ларионов слегка путает места переезда труппы, но сути дела это не меняет. По окончании сезона в сентябре труппа уехала гастролировать в Южную Америку (без Дягилева и Мясина), затем, уже в полном составе, побывала с концертами в Португалии, которые, однако, пришлось прервать из-за начавшихся там беспорядков. Обострившаяся политическая ситуация в Европе сделала невозможным и приезд во Францию, поэтому парижского сезона в 1918 году не было.
— август 1917 года. К сожалению, пока не удалось разыскать точную театральную программку на эти месяцы, но по обнаруженной майской афише можно сказать, какие балетные спектакли шли в летний сезон 1917-го года: «Русские сказки» (А. Лядов), «Женщины в хорошем настроении» (Д. Скарлатти), «Парад» (Эрик Сати), «Полуночное солнце» (Римский-Корсаков), «Фейерверк» (И. Стравинский), «Жар-птица» (И. Стравинский), «Петрушка» (И. Стравинский), «Сильфиды» (Шопен), «Половецкие пляски» (из оперы «Князь Игорь» Бородина). Судя по воспоминаниям М. Ларионова, Гумилев посетил все эти представления. Это подтверждает высказанное ранее предположение о том, что в первый месяц Гумилев был не слишком обременен службой, так как его назначение на должность еще не состоялось.
Сохранилось несколько коротких писем, скорее, записок, обращенных к Ларионову. Одна не публиковавшаяся открытка, относящаяся к концу января 1918-го года, будет приведена позже. Ранее публиковавшуюся короткую записку обычно относят к осени 1917-го года, но, по моему мнению, она была написана в этот первый, относительно свободный месяц в Париже
Записка написана на листе темной, почти коричневой плотной бумаги — бланке гостиницы Hôtel de Castille, Paris, где проживали Ларионов с Гончаровой. Лист сложен и на образовавшейся четверти, под отпечатанным названием гостиницы, рукой Гумилева написано: «m-re Larionoff». Очевидно, что Гумилев зашел за Ларионовым в гостиницу, и, не застав его, оставил эту записку консьержу. Трудно точно сказать, о чем идет речь. Предполагаю, что слова о типографии как-то связаны с тем, о чем Гумилев писал ранее из Лондона Ахматовой — о возможности печати гиперборейских изданий после войны за границей. Спустя пару месяцев такая мысль уже вряд ли могла прийти ему в голову, а сразу после Лондона — это вполне вероятно. Кто такой Кастеллотти, выяснить пока не удалось, возможно, это хозяин типографии.
В письме Глебу Струве Ларионов пишет об имеющихся у него рисунках, изображавших Гумилева: "Николай Степанович и С. П. Дягилев, а также и с Гийомом Аполлинером (рисунки)
«Шарантон
близь Парижа
Франция
Эпохи первой Республики»
— знаменитая психиатрическая лечебница близ Парижа, куда попали некоторые участники «эпохи первой Республики», например, маркиз де Сад. Этот рисунок, а также выполненные Гончаровой и Ларионовым четыре портрета Гумилева приведены ниже. Следует обратить внимание на один из рисунков Гончаровой, с Георгиевским крестом. Видно, что почему-то в Париже Гумилев носил лишь один крест. Единственное сохранившееся его изображение с двумя Георгиевскими крестами — известный силуэт Е. С. Кругликовой, но он был выполнен в России еще до отъезда во Францию.
«балетной темы» — короткое отступление в наши дни. Тогда, в 1917-м году, попытка Гумилева осуществить балетную постановку по своему либретто, по независящим от него обстоятельствам, не реализовалась. Возможно, справедливость восторжествует вскоре в наши дни. По инициативе Ефима Резвана и по его либретто подготавливается постановка балета «Гафиз. 1921», по мотивам поэзии, драматургии и судьбы Николая Гумилева. Проект объединил сотрудников Мариинского театра и Петербургской Кунсткамеры. Балетный проект, о котором идет речь, во многом необычен для его участников. Для театра это, в первую очередь, обращение к традициям Дягилевских Русских Сезонов (1908-1929). Музыку для балета написал молодой иранский композитор Арман Хабиби, в творчестве которого мелодическое своеобразие родной культуры гармонично соседствует с традициями петербургской композиторской школы. В качестве одного из основных элементов хореографического языка создаваемого спектакля будет выступать богатейшая мусульманская каллиграфическая традиция, а в оформлении балета широко используются изобразительные возможности столь любимой Гумилевым персидской миниатюры. По мнению создателей спектакля «застывшую музыку» — мусульманскую каллиграфию, с одной стороны, и балет, как синтетическое искусство мира западного, с другой, объединяет многое: это ритм и каноничность пропорций, четкость линий и выразительность пластики, условность и многозначность, «семиотичность» и музыкальность. Хочется пожелать удачи всем участникам этого уникального проекта — своеобразного памятника русскому поэту Николаю Гумилеву
Но вернемся к письмам Глеба Струве Ларионову, который спрашивал художника о переданном ему Анрепом альбоме. Струве озадачивала проставленная на обложке дата — «1916», и интересовали помещенные в альбоме рисунки. На это Ларионов ему ответил: «Дата на титульном листе альбома 1916 г. стояла до подписи Наталии Сергеевны. (Ник. Степ. Гумилев, когда покупал новый альбом, прежде всего на нем ставил дату и затем его заполнял). Я думаю, посмотрите альбом, наверное, российского происхождения. Во всяком случае, рисунок Наталии Сергеевны сделан в Париже и в 1917 году, так как уехали мы из Москвы в июне 1915 года. Рисунки Стеллецкого сделаны, по-моему, также в Париже — потому что Ник. Степ, часто здесь с ним видался и, насколько я помню, Стеллецкий рисовал ему в альбом. Мне интересно видеть с орнамента Наталии Сергеевны фотографию, так же как и с других ее рисунков и с моих. (Вы пишете, что можете прислать фотографии, чтобы мы установили авторство рисунков — пришлите). Те, что Вы послали фото, совершенно точно: это ее и мой рисунок». Обложку своего альбома Г. Струве воспроизвел во втором томе сочинений Гумилева. Сохранился также подаренный Гумилеву художником Дмитрием Стеллецким рисунок
Так как положение Гумилева было не твердым, и его в любой момент могли отправить в Салоники, в дополнение к полученным в Лондоне рекомендациям от Арунделя дель Ре в Италию, одну аналогичную рекомендацию дал ему и Дмитрий Стеллецкий, она вписана сразу же после стихотворения («ЗК-21»): «Signora Mardiesa / Casatti / Grand Hotel / Roma / les hommages les plus cordiaux de la part de Mr. D. Stelletsky». («Синьоре Мардиесе. / Касатти / Гранд-отель / Рим / с клятвенным обещанием верности и сердечным приветом от господина Д. Стеллецкого»). Но всеми этими рекомендациями Гумилеву воспользоваться не пришлось. Других записей-напоминаний в лондонской записной книжке — нет. Однако любопытна последняя запись, «ЗК-22», представляющая собой составленный Гумилевым список написанных им к моменту появления в Париже всех «военных стихотворений» — ровно «дюжину»: 1) Война; 2) Наступленье; З) Смерть; 4) Виденье; 5) Солнце духа; 6) Рабочий; 7) В Северном Море; 8) Травы; 9) Пятистопные ямбы; 10) Третий год; 11) Ода д’Аннунцио; 12) «Рай». Все названия известны, кроме двух. Как я предполагаю, «Виденье» — это стихотворение «Больной», а «Травы» — «Детство»
В письмах Глебу Струве Ларионов перечислял те материалы по Гумилеву, которые у него хранились: "Теперь, у меня нашлось много рисунков моих и Наталии Сергеевны — и самого Николая Степановича. Если Вы твердо решите и будете печатать Вашу вторую книжку о Николае Степановиче, то у меня имеется и я могу Вам дать: 1) Рассказ (не изданный кажется) «Черный генерал», [...] Есть идеалистические акварели — портреты Н. С. " В другом письме Ларионов уточняет: «Теперь — какой материал я могу Вам дать — в копиях и фотографиях, а некоторые, может быть, в оригиналах: 1) „Черный генерал“ и (возможно) миниатюру к нему начала 19 века (немного испорченную), которую он подарил Наталии Сергеевне Гончаровой (рассказ также ей посвящен); 2) Две акварели Н. С. Гончаровой, изображающие Гумилева на пушке и в Африке; третья, центральная, изображает Гумилева сидящим и пишущим стихи „Голубая беседка посредине реки / Как плетенная клетка, где живут мотыльки“. Может быть, рисунок — акварель — утерян (но в поисках, может быть, найдется)
В четвертом томе «Сочинений» Глеб Струве так комментирует публикацию рассказа «Черный генерал»
Рассказ о «внеслужебной» жизни Гумилева в Париже мы завершим этим стихотворением, посвященным ближайшим друзьям
Пантум
Восток и нежный и блестящий
В себе открыла Гончарова,
Величье жизни настоящей
В себе открыла Гончарова
Павлиньих красок бред и пенье,
У Ларионова сурово
Железного огня круженье.
От Индии до Византии,
—
Вой покоряемой стихии.
От Индии до Византии
—
Не обновленная ль стихия?
Кто дремлет, если не Россия?
Кто видит сон Христа и Будды?
—
Снопы лучей и камней груды?
Кто видит сон Христа и Будды,
Тот стал на сказочные тропы.
—
Тот встал на сказочные тропы
В персидских, милых миньятюрах.
Везде, в полях и шахтах хмурых.
Величье жизни настоящей.
Восток и нежный, и блестящий.
Гостиница «Galilée» на rue Galilée, где вначале жил Гумилев.
Сад Тюильри. Бронзовый лев, на которого любил садиться Гумилев. Статуя «Синей звезды».
«Синяя звезда» — Е. К. Дюбуше. «К синей звезде» — стихи из ее альбома.
Театр «Шатле».
Афиша, май 1917 г. С. П. Дягилев в 1917 году.
Автопортрет Ларионова с автографом Гумилева про «Шарантон»
Рисунки Ларионова
Рисунки Гончаровой
Обложка альбома Глеба Струве, оформленная Натальей Гончаровой.
Рисунок с дарственной надписью, подаренный художником Дмитрием Стеллецким Гумилеву.
Портрет Гумилева работы Натальи Гончаровой из собрания Джона Стюарта в Лондоне
Гостиница «Castille» на rue Cambon, где жили Н. Гончарова и М. Ларионов.