В то время, как в творчестве всех поэтов-символистов был уже совершенно очевиден упадок, талант Н. Гумилева разгорался все большим пожаром. Еще не отгорело великолепное «Чужое Небо», как появилось новое зарево над поэтом — «Колчан». Но уже в «Колчане» чувствовалась стенка, предел, уже были повторения, срывы.
Когда срывается поэт «нутра», как Бальмонт, А. Белый, — эти срывы огорчают, но не пугают... Но когда «подпустит петушка» поэт холодный и рассчитанный, — становится жутко. Тац жутко было при последних двух книгах В. Брюсова, еще жутче при трех новых, сразу появившихся книгах Н. Гумилева «Костер», «Мик» и «Фарфоровый Павильон».
Что-то общее, роковое общее есть в «истории» Брюсова и Гумилева. Зенит одного — «Все напевы», потом спуск — «Зеркало теней», где еще были прекрасные пьесы среди массы скверных, и сразу, без оглядки — в «Семь цветов радуги»1. У Гумилева — «Чужое Небо», потом с «проседью» — «Колчан» — и, наконец, беспомощный «Костер». Брюсова при закате его таланта повлекло в стилизации, в «Сны Человеческие»2, Гумилева — в стилизованный под Китай «Фарфоровый Павильон». В. Брюсов исписался, написав многое и великолепное. Неужели померк навсегда Гумилев, еще «царственный ребенок», еще только обмолвившийся десятком стихов?
«Костер» написан по очень простому рецепту. Н. Гумилев зоркий критик. Он совершенно верно предугадал: по какому пути пойдет В. Брюсов после 1916 г. И забежал вперед. Он написал все то, что должен был написать Брюсов (может, даже пишет!). И потому, что Брюсов сейчас пишет скучно и о скучном, Н. Гумилев написал скучный «Костер» о скучном. Тот же вялый стих, те же прозаизмы. «Костер» — это гениальный плагиат еще ненаписанной книги Брюсова, и невольно вспоминается пушкинское «Жалею я о воре».
Кто же, как не Брюсов, может допустить такую рифмованную прозу: «Все он занят отливаньем пули, что меня с землею разлучит»? Выписываю все стихотворение.
РАБОЧИЙ
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий, старый человек,
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Только он один еще не спит,
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
«светло-серая»? Почему «отлитая» и «вспененной», а не «отлитая», «вспененная»? Что значит: она пришла за мной. Кто она? Грудь? За что воздаст Бог? За то, что невысокий человек, которого в «большой» (!) (это у рабочего-то?) постели ждет жена, занимался «отливаньем пули»? Весь ералаш этого стихотворения, неудачность эпитетов, абстракция — все это вина и Гумилева, и Брюсова.
Во всем «Костре» с трудом можно отыскать одно-два стихотворения, которые Гумилеву не стыдно было печатать.
«Фарфоровый Павильон» — очень милые подражания китайцам, но не больше. Милые подражания, не достигающие ни простоты, ни обаятельной мудрой детскости подлинника. «Павильон» — еще раз повторяю — очень мил. Как очаровательно, например, «Счастье»:
И флейта моя из яшмы.
Водою выводят пятна на шелке,
Вином — тревогу из сердца.
И, если владеешь ты легкой ладьей,
Чего тебе надо еще?
Ты во всем Подобен гениям неба.
Но дальше «милости» это не идет. А Гумилеву, после его обещаний, стыдно быть только очаровательным. Для этого в Петрограде найдется десяток молодых эстетничающих поэтов, кому не дано писать «свое», пусть они хоть подражают хорошему.
«Мик» — африканская поэма — самая странная из книг Гумилева. Что-то среднее между Киплингом и... Чарской3— мудрено и скучно, для взрослых — наивно и... тоже скучно. В поэме повествуется довольно вялыми стихами, как бродили два мальчика со зверями. Зачем они бродят и странствуют, Господь их знает. Должно быть, так нужно, но бродят они настойчиво, особенно один из них. Впрочем, о «Мике», может быть, вообще лучше не говорить.
Так что же? Неужели эти три книги — траурное объявление, похороны поэта по третьему разряду? Неужели он еще не блеснет? Ведь недавно он был воистину лучшим среди старшего поколения? Может, это только секундная слабость, и завтра снова загорится звезда «поэта странствий».
Мы верим в это, но разумом мы знаем, что этого не будет.
Н. Гумилев не взлетал, а всходил. Крылья прозрения у него были заменены твердой поступью вкуса и зоркости. Больше у него нет ничего. И уже если вкус и зрение ему изменили, конец всему.
Поэты разума не переносят падений. Это не кошка, которую как ни кинь, все упадет на ноги. Гумилев упал грузно и неуклюже. Ему не встать.
— Кассандра всегда права4.
комментарий:
Печ. по: Свободный час. 1918. N 7. С. 15.
1 Перечисляются книги стихов В. Я. Брюсова: «Все напевы» (1909), «Зеркало теней» (1911), «Семь цветов радуги» (1916).
2 Имеется в виду грандиозный, неосуществленный замысел Брюсова: создать том стилизаций под лирику всех народов всех времен. Сохранились фрагменты этого специфического труда, который должен был называться «Сны человечества» — вроде «Песни австралийских дикарей» и т. п.
3 —1939) — популярная детская писательница; упоминание имени Р. Киплинга здесь, конечно, должно вызывать ассоциации, прежде всего с «Книгой джунглей», конкретно — с новеллами о Маугли, напоминающими сцены из «Мика».
4 Кассандра — легендарная прорицательница Трои, отвергшая любовь Аполлона и обреченная им в отместку на неверие окружающих.