Поиск по творчеству и критике
Cлово "MATER"
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: романтизма И не древняя гора Символов заплесневелых, Париков окаменевших, На здоровой почве будут Лишь здоровые деревья. Нет усталых здесь, и встретить Здесь нельзя спинной сухотки. На ветвях большие птицы Там качаются. Их перья, Как цветы. Носы уныло Повисают, а глаза Точно из очков взирают Молчаливо на тебя — Миг — и резко крикнут птицы И как кумушки зашепчут. Но невнятен мне их говор, Хоть и я в наречьях птичьих Не слабее Соломона, Мужа многих тысяч жен. И искусного не только В языке тогдашних птиц, Но и в мертвых, позабытых Идиомах птичьих чучел. Новый Мир, цветы новы И новы их ароматы, Бешеные ароматы, Проникающие в ноздри, Щекоча, дрожа так страстно, Что томится обонянье, Вспоминая, где, когда я Этот запах нюхал прежде. Было ль то на Риджент Стрите В желто-солнечных объятьях Обаятельной Яванни, Что всегда цветы жевала. Иль то было в Роттердаме, Возле статуи Эразма, В белой вафельной палатке За таинственной завесой. И пока на Новый Мир Озадаченно смотрю я, Кажется, я сам внушаю Больший страх — вот обезьяна, Что спаслась в кусты в испуге, Крестится, меня завидя, И взывает: «Привиденье Высылает Старый Мир». Не пугайся, обезьяна, Я не дух, не привиденье. Жизнь в моих клокочет жилах, Жизни преданный я сын. Но от частого общенья С мертвыми я перенял Множество дурных привычек, Тайных странностей у них. В их жилищах потерял я Годы лучшие мои, Как в горе Венеры, в прочих Катакомбах романтизма. Не пугайся, обезьяна. Я люблю тебя, ты носишь На потертом голом заде Дорогие мне цветы. Черный, красный, золотистый, Обезьяний зад меня Заставляет с тайной грустью Вспомнить знамя Барбароссы. I Вкруг чела носил он лавры, Пели шпоры золотые На...
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: и заснеженного зимой полупровинциального гарнизонного городка с одноэтажными деревянными домиками за резными палисадниками, с марширующими в баню с вениками подмышкой гусарами в пешем строю, с белым собором на пустынной площади и со столь же пустынным гостиным двором, где единственная в городе книжная лавка Митрофанова торговала в сущности только раз в году — в августе, в день открытия местных учебных заведений. Эти два мира очень ладно уживались рядом, причем второй, старея, понемногу «врастал» в первый. И когда высокая белая гусарская лошадь, по старости лет «переведенная» из гвардии в извозчичьи оглобли, с неожиданной резвостью тряхнув стариной, лихо подкатывала к чугунным воротам парка — прыжок на столетье назад был как-то совершенно незаметен, как незаметно было потом возвращение в обыденность провинциальной (несмотря на близость столицы) современности. Я не знаю, что сохранилось сейчас, после войны от Царского Села. Говорят, многое разрушено. Но если что и сохранилось, то границу между «старым» и «новым» было бы, вероятно, еще труднее провести, чем прежде. Ведь из «нового» за полустолетие многое стало «старым», не только внешне приобрело аромат старины, но превратилось исподволь в исторический памятник, реликвию, элизиум...