Поиск по творчеству и критике
Cлово "MORT"
Входимость: 2. Размер: 63кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 63кб.
Часть текста: Ни от одной строчки моей статьи я не отказываюсь. В смысле живости впечатлений недавнее даже много сильнее, чем давнее, Но признаюсь, что позднее, когда случайное моих частых встреч с Гумилёвым, наши споры, несогласия, недоразумения, как и порывы непосредственного восхищения, когда все это отодвинулось, только тогда мало-помалу не менее близким, чем сам поэт, стало для меня его творчество. Гумилёва я всегда любил, но лишь сравнительно недавно произошла эта моя вторая с ним встреча. Слились в одно факты, о которых я узнал из его биографии, и те, которые мне привелось наблюдать самому. Гумилёв — человек, поэт, теоретик, глава школы — теперь для меня един. Пленительная это фигура, одна из самых пленительных в богатой замечательными людьми русской поэзии. Попробуем восстановить этот образ. Гумилёв родился в Кронштадте в 1886 году. Раннее детство провел в Царском Селе. Родился в крепости, охраняющей дальнобойными пушками доступ с моря в город Петра. Для будущего мореплавателя и солдата нет ли здесь предзнаменования? А Царское Село, воистину город муз, город Пушкина и Анненского, не это ли идеальное место для будущего поэта? О своем детстве Гумилёв рассказывает в двух стихотворениях: «Детство» и «Память». «Детство» начинается словами: Я ребенком любил большие, Медом пахнущие луга, Перелески, травы сухие И меж трав бычачьи рога. Царскоселы вряд ли ошибутся, узнавая в этих строчках знакомые места, например, по дороге на станцию Александровскую, где иногда приходилось сходить с дороги, пропуская огромное стадо великолепного племенного скота, которое гнали с придворных ферм на «медом пахнущие луга». В этой вещи Гумилёва описан очень впечатлительный ребенок, друг животных и растении, уже мечтающий о смерти, но как о...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: солнечному югу, вдохновлявшему его заманчивыми далями. По ним еще недавно он странствовал истинным конквистадором. Рассказывал мне о приключениях в Абиссинии. Если бы поверить в перевоплощение душ, можно было бы признать в нем такого отважного искателя новых островов и континентов в неведомых просторах великого океана времен. Америго Веспуччи, Васко де Гамы, завоевателей вроде Кортеса и Пизарро... Я хотел уходить через Финляндию, он через Латвию. Мы помирились на эстонской границе. Наш маршрут был на Гдов, Чудское озеро. В прибрежных селах он знал рыбаков, которые за переброс нас на ту сторону взяли бы недорого. Ведь денег у нас обоих было мало — и миллионов (тогда счет уже был на миллионы!) мы тратить не могли. И вот в таких именно беседах Николай Степанович не раз говорил мне: — На переворот в самой России — никакой надежды. Все усилия тех, кто любит ее и болеет по ней разобьются о сплошную стену небывалого в мире шпионажа. Ведь он просочил нас, как вода губку. Нельзя верить никому. Из-за границы спасение тоже не придет. Большевики, когда им грозит что-нибудь оттуда — бросают кость. Ведь награбленного не жалко. Нет, здесь восстание невозможно. Даже мысль о нем предупреждена. И готовиться к нему глупо. Все это вода на их мельницу. Помню одну из таких прогулок. Навстречу вьюга. Волны...
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Часть текста: на фронте бесперспективность, бессмысленность войны,разочаровался в ней настолько, что даже до этой «опальной» командировки все свободное от военных операций время проводил в одиночестве, писал. И читал «Столп и утверждение истины» П. Флоренского. В середине марта заболел. Врачебная комиссия обнаружила обострение бронхита. Был помещен в 208-й городской лазарет. Невзирая на болезнь, 22 марта поехал к Сологубу, читал ему «Дитя аллаха»; 23 марта был у М. А. Струве на очередном заседании 2-го Цеха Поэтов. Присутствовал и на некоторых следующих заседаниях. 2-й Цех был бледным и вялым по сравнению с 1-м Цехом — довоенным. И хотя в него входили видные поэты, он практически никакого литературно-общественного значения не имел и к осени 1917 г. распался. Помимо посещений 2-го Цеха Поэтов, Гумилёв во время пребывания в лазарете встречался со своими друзьями — Лозинским, Шилейко, Тумповской, Мандельштамом, Рейснер, Чудовским. В лазарете написал несколько стихотворений и начал большую повесть «Подделыватели». Бывал на собраниях у С. Э. Радлова. Из рассказа Шилейко «У Радловых. Сережа был универсальный человек. Женился. Она (Анна Радлова. — В. Л.) начала писать стихи. Надо было создать обстановку, и всяких литературных людей они звали к себе. У них был определенный день, кажется, в субботу. Там читали стихи, затем шли чай пить. Потом разъезжались по домам. 1917 год. Я вернулся из полка 22 февраля, эти собрания уже бывали». Апрель и половину мая Гумилёв жил у Лозинского и в меблированных комнатах «Ира». Он искренне и наивно возмущался несобранностью, анархией в войсках, глупыми приказами, тупым мышлением. Постоянно повторял, что без дисциплины воевать нельзя, и задумал ехать на союзный фронт, где еще, как он думал, была дисциплина. — на Салоникский. Воспользовался содействием М. А. Струве, служившего в штабе,...