25 октября, не выдержав экзамена по фортификации, Гумилёв возвратился в полк и до конца декабря — на фронте. В конце декабря приехал в Петроград, заезжал к Лозинскому, читал ему главу из поэмы «Мик». И еще успел съездить в Слепнево к семье. Через несколько дней снова на фронт.
В конце января 1917 г. был на сутки арестован за то, что не отдал чести вышестоящему чину, после чего отправлен в Акуловку (Новгородская губ.), где весь февраль вместе со своим начальником — полковником Никитиным — заготовлял сено для полка. Переписывался с Ахматовой, матерью, Рейснер. На выходные дни приезжал в Петроград. Работой такой был вполне удовлетворен, так как, уже поняв на фронте бесперспективность, бессмысленность войны,разочаровался в ней настолько, что даже до этой «опальной» командировки все свободное от военных операций время проводил в одиночестве, писал. И читал «Столп и утверждение истины» П. Флоренского.
В середине марта заболел. Врачебная комиссия обнаружила обострение бронхита. Был помещен в 208-й городской лазарет.
«Дитя аллаха»; 23 марта был у М. А. Струве на очередном заседании 2-го Цеха Поэтов. Присутствовал и на некоторых следующих заседаниях.
2-й Цех был бледным и вялым по сравнению с 1-м Цехом — довоенным. И хотя в него входили видные поэты, он практически никакого литературно-общественного значения не имел и к осени 1917 г. распался.
Помимо посещений 2-го Цеха Поэтов, Гумилёв во время пребывания в лазарете встречался со своими друзьями — Лозинским, Шилейко, Тумповской, Мандельштамом, Рейснер, Чудовским.
В лазарете написал несколько стихотворений и начал большую повесть «Подделыватели».
Бывал на собраниях у С. Э. Радлова.
«У Радловых. Сережа был универсальный человек. Женился. Она (Анна Радлова. — В. Л.) начала писать стихи. Надо было создать обстановку, и всяких литературных людей они звали к себе. У них был определенный день, кажется, в субботу. Там читали стихи, затем шли чай пить. Потом разъезжались по домам. 1917 год. Я вернулся из полка 22 февраля, эти собрания уже бывали».
Апрель и половину мая Гумилёв жил у Лозинского и в меблированных комнатах «Ира». Он искренне и наивно возмущался несобранностью, анархией в войсках, глупыми приказами, тупым мышлением. Постоянно повторял, что без дисциплины воевать нельзя, и задумал ехать на союзный фронт, где еще, как он думал, была дисциплина. — на Салоникский. Воспользовался содействием М. А. Струве, служившего в штабе, получил командировку от Временного правительства в русский экспедиционный корпус, заграничный паспорт и 1500 рублей. Был зачислен специальным корреспондентом в газету «Русская воля» с окладом в 800 франков в месяц.
Перед отъездом говорил о том, что мечтает из Салоник добраться до Африки.
15 мая 1917 г, выехал из Петрограда, провожала его жена. Был оживлен, радостно взволнован, весел и доволен тем, что покидает надоевшую ему застойную обстановку и что, может быть, попадет в Африку.
— в Лондон. В пути написал десяток стихотворений и несколько писем — матери, жене, сыну, Рейснер...
Благодаря рекомендации петербуржского знакомого, художника-мозаиста Б. В. Анрепа, близкого друга Ахматовой, Гумилёв остановился у английского писателя Бекгофера и на протяжении двух недель познакомился и встречался с писателями Честертоном, Гарднером; дал интервью английскому журналу относительно своего взгляда на поэзию; получил приглашение писать о русской поэзии; запланировал большую антологию русской поэзии для издания в Лондоне; занимался английским языком.
1 июля прибыл в Париж, где был оставлен в распоряжении военного комиссара — представителя Временного правительства — генерала Зенкевича.
После свершения Октябрьской революции союзники отказались от наступления в Эгейском море. Салоникский фронт был ликвидирован. Гумилёв, не разобравшийся в происходящих событиях, решил ехать на Персидский фронт.
Подал рапорт и в ожидании назначения в Париже встретил девушку, полурусскую-полуфранцуженку, из обедневшей интеллигентной семьи, Елену Карловну Дюбуше, которую за ее красоту он называл «Голубой звездой», влюбился в нее, задержался в Париже, написал ей в альбом много прекрасных стихов.
Фолиант почтенной толщины,
О любви несчастной Гумилёва
В год четвертый мировой войны.
Стихи из этого альбома вошли в книгу, изданную в 1923 г. и названную составителем «К синей звезде».
«Черный генерал».
В это же время Гумилёв создает трагедию «Отравленная туника», поэму «Два сна» и стихи, составившие книгу «Фарфоровый павильон».
Е. Дюбуше не ответила взаимностью... Поэту она предпочла американского миллионера, вышла за него замуж и уехала за океан.
Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца.
В начале января 1918 г. Управление русского военного комиссариата в Париже было расформировано. Рапорт Гумилёва о переводе в Персию остался неудовлетворенным. Тогда он просил командировать его в Англию, чтобы получить назначение от военных властей на Месопотамский фронт.
В Англию Гумилёва командировали, но выдали ему аттестат и денежное довольствие только до апреля месяца 1918 г. ...
21 января поэт покинул Францию. Прибыл на пароходе в Лондон. В Лондоне снова встретился с Анрепом и, продолжая работать над «Отравленной туникой», поскольку война шла уже к концу, хлопотал уже не о фронте, а о возвращении домой. Это было тогда нелегко: получить по паспорту Временного правительства разрешение на въезд в Советскую Россию. Но Гумилёв добился возвращения.
4 апреля он сел на пароход, чтобы, через Норвегию, попасть домой.
19.04.1925.
Когда Николай Степанович вернулся из-за границы в 1918 году, он позвонил к Срезневским. Они сказали, что АА у Шилейко. Николай Степанович, не подозревая ничего, отправился к Шилейко. Сидели вместе, пили чай, разговаривали.
Потом АА пошла к нему — он остановился в меблированных комнатах «Ира». Была там до утра. Ушла к Срезневским. Потом, когда Николай Степанович пришел к Срезневским, АА провела его в отдельную комнату и сказала: «Дай мнеразвод». Он страшно побледнел и сказал: «Пожалуйста.»» Не просил ни остаться, ничего не расспрашивал даже. Спросил только: «Ты выйдешь замуж? Ты любишь?» АА ответила: «Да». — «Кто же он?» — «Шилейко». Николай Степанович не поверил: «Не может быть. Ты скрываешь, я не верю, что это Шилейко».
Вскоре после этого АА с Николаем Степановичем уехали в Бежецк.
«После объяснения у Срезневских, как держался с Вами Николай Степанович?»
АА: «Все это время он очень выдержан был... Никогда ничего не показывал, иногда сердился, но всегда это было в очень сдержанных формах (расстроен, конечно, был очень) «.а Лева разбирал перед ними игрушки, они смотрели на Леву. Николай Степанович внезапно поцеловал руку АА и грустно сказал ей: «Зачем ты все это выдумала?».
АА говорит, что только раз он заговорил об этом. Когда они сидели в комнате, а Лева разбирал перед ними игрушки, они смотрели на Леву.
Николай Степанович внезапно поцеловал руку АА и грустно сказал ей: «Зачем ты все это выдумала? «.
Решение о разводе не изменило дружеских отношений Гумилёва и Ахматовой.
Закончил «Отравленную тунику» читал ее Лозинскому, потом Чуковскому и А. Н. Энгельгардт.
8 мая поселился на Ивановской 20/65, кв. 15, в квартире Маковского, который в это время жил в Крыму. Вместе с Лозинским возобновил издательство «Гиперборей». Средств не было, потому решили печатать книги в кредит, а по продаже их — оплачивать типографию.
13 мая в Тенишевском зале участвовал в «Вечере петербургских поэтов читал стихотворение «Франции».
Франция, на лик твой просветленный
И, как в омут погружусь бездонный,
В дикую мою, родную Русь. (...)
До конца лета проработал над переводом «Гильгамеша». По свидетельству Шилейко, ни разу не обращался к нему за консультациями или содействием. Шилейко увидел перевод уже напечатанным.
Из дневника Лукницкого
АА рассказывала о «Гильгамеше»: «Хотели в «Русской мысли» напечатать...Они ходили тогда с Володей в «Русскую мысль». Но Струве пожадничал тогда».
Я говорю, что 1918 год был особенно плодотворным для Николая Степановича. АА объясняет — что этот год для Николая Степановича был годом возвращения к литературе. Он надолго от нее был оторван войной, а в 1917 — уехал за границу, тоже был далек от литературы. В 1918 году он вернулся и ему казалось, что вот теперь все для него идет по-старому, что он может работать так, как хочет — революции он еще не чувствовал, она еще не отразилась на нем.
Таким же плодотворным был и 1919 г., когда Гумилёв глубоко погрузился в литературу, когда у него был большой духовный подъем.
В самом начале года, 6 февраля, в газете «Петербургская правда» # 28помещено объявление Коммунального детского театра (первого детского театра в России! — В. Л.): «Сегодня, в 6 ч. вечера, состоится открытие Коммунального детского театра «Студия». Театр помещается на проспекте Володарского (быв.Литейный), 51. Открывается театр сказкой в 3-х действиях «Дерево превращений» Н. С. Гумилёва.»
«Мик». 11 июля — «Костер». 13 июля — «Фарфоровый павильон».
Вышли из печати книги «Жемчуга» и «Романтические цветы».
5 августа состоялся официальный развод с Ахматовой. После этого Гумилёв уехал с А. Н. Энгельгардт в Бежецк, чтобы познакомить ее с родителями, которые жили теперь в уездном городе, неподалеку от их бывшего имения Слепнево.
В 1918 — 1921 гг. Гумилёв был членом редколлегии в издательстве «Всемирная литература», заведуя французским отделом параллельно с Блоком, который заведовал отделом немецким. Одновременно был редактором переводной литературы. Кроме того, основатель издательства М. Горький ввел Гумилёва в комиссию по «Инсценировкам истории культуры», которую он самвозглавлял.
Из рассказа Шилейко
»...Были получены деньги 4 октября на написание драм, в которых должна была быть вся история. Образчиком такой драмы был «Рамзес» Блока. А продолжением были «Носорог» — Гумилёва, Амфитеатров продал не то «Стеньку Разина», не то «Пугачева». Я какие-то вещи продавал.
Горькому он (Гумилёв. — В. Л.) удивлялся в хорошем смысле этого слова и очень уважал его как поэта. У него была какая-то мечта — он хотел поставил, «Мужицкне цари» Горького. Я никогда не слышал, чтобы он плохо говорил о Горьком. Кажется, Горький тоже его любил».
На заседании под председательством Горького прочел доклад о принципах художественного перевода.
Мочалова вспоминала, что «Гумилёв горячо и охотно приводил значащие для него строки Горького:
«А вы на земле проживете,
—
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен о вас не споют...»
По заданию редколлегии издательства «Всемирная литература» составил письмо — ответ зарубежной реакционной прессе в защиту издательства и А. М. Горького. И хотя редколлегия решила письмо не отправлять, — факт его написания добавляет штрихи к характеристике Гумилёва...
С осени у поэта наступил период исключительно тяжелого материального положения. Обремененный большой семьей, которую должен был содержать в условиях холода, голода, военного коммунизма, Гумилёв работал через силу. В комнате с нулевой температурой работал ночами, переутомляясь до крайности. За всю зиму ни разу не был сыт. Заработка не хватало для поддержания семьи, и Гумилёв продавал свои вещи и книги — все, что можно продать, и отправлял деньги семье. Хотел на зиму сам уехать в Бежецк, где были дрова, тепло, но немог — литературно-общественная жизнь держала в Петрограде.
«Его пожирал голод (и всех нас). Во всех смыслах голод. И физический, и духовный...
Вся организационная работа делалась для денег, но у Николая Степановича был принцип — всему, что он делает, придавать какую-то субъективно-приятную окраску, и уж если приходится что-нибудь делать, то нужно, чтоб это было веселее. С Блоком они как-то вместе старались не оставлять с самого начала. Разница была, конечно, в пользу Николая Степановича, потому что он Блока ставил очень высоко...»
Слова Гумилёва из воспоминаний Мочаловой: «Прекрасен Блок, его «Снежные маски», его «Ночные часы»... Как хорошо и трогательно, что прекрасная дама — обыкновенная женщина, жена...»
Из воспоминаний Д. Е. Максимова
— В. Л.) как-то раз дала мне в руки сохранившийся у нее третий, мусагетовский, том лирики Блока с дарственной надписью Гумилёву; «Дорогому Николаю Степановичу Гумилёву — автору «Костра», читанного не только «днем», когда я «не понимаю» стихов, но и ночью, когда понимаю. А. Блок, III. 1919». Я был осведомлен уже ив те годы о сдержанно-отчужденном отношении Блока к Гумилёву, но, прочтя эту надпись, подумал, что в это отношение нужно еще и еще раз вглядеться и что оно не столь уж прямолинейно и безоговорочно, как стараются его представить».
В архиве Лукницкого хранится еще одна книга Блока «Часы» с надписью: «Николаю Степановичу Гумилёву с рукопожатием — автор. Ноябрь 1911 г.» Впрочем, имеются переписанные Лукницким в 1926 г, в библиотеке вдовы поэта надписи Гумилёву на всех книгах Блока.
Встречаясь с В. А. Пястом, Гумилёв говорил с ним о Блоке. Утверждал, что Блок не только «Prince de Poetes» — величайший современный поэт, но и лучший из людей, джентльмен с головы до пят.
В конце 1918 г. Гумилёв начал писать цикл стихов об Африке, вошедший в книгу «Шатер». Писал всю зиму.
18 октября состоялось заседание организационного совета Института живого слова, который открылся 15 ноября. Гумилёв был зачислен в институт преподавателем по курсам теории и истории поэзии. Сразу же начались лекции.
«Искусство Коммуны», №1 за 7 декабря 1918 г., в которой есть фраза: «Признаюсь, я лично чувствовал себя бодрым и светлым в течение всего этого года отчасти потому, что перестали писать или, по крайней мере, печататься некоторые «критики» и читаться некоторые поэты (Гумилёв, напр.) ...»
Гумилёв продолжал работать. Гумилёв взялся руководить группой поэтов в кружке «Орион», участвовал с литературной молодежью в их новогоднем маскараде. Был членом жюри в литературном состязании Тенишевского училища; одновременно со всеми делами печатал много стихотворений в разных периодических изданиях; в издательстве «Всемирная литература» вышла брошюра «Принципы художественного перевода», состоящая из двух статей — Гумилёва и Чуковского; в издательстве Гржебина вышел перевод «Гильгамеша»; 30 марта участвовал в праздновании юбилея М. Горького.
К работе в издательстве «Всемирная литература» привлек и Шилейко. Поручил ему перевод «La comedie de la mort» Т. Готье. Часто встречался с ним и Ахматовоq. В течение всего лета бывал у них в Шереметьевском доме, и один и с сыном.
Зиму 1918 — 1919 гг. прожил на Ивановской улице с семьей — матерью. женою, сыном, братом и его женой. Временами из Бежецка приезжала сестра Весною переехал вместе с семьей на новую квартиру на Преображенскую ул. 5/12.И вскоре, 14 апреля, родилась у Гумилёвых дочь — Елена.
Из рассказа Шилейко
«Я туда начал ходить зимой 18-го-19-го годов. Николай Степанович потащил меня во «Всемирную литературу» и там очень долго патернировал меня. Я около года считался его человеком».
10 июня Гумилёв был на официальном открытии Студии Всемирной Литературы на Литейном, 24, в доме Мурузи. Вместе с Лозинским взял на себя руководство отделом поэтического искусства. Принялся за работу с большим энтузиазмом. И не удивительно: первое в Петрограде художественно-педагогическое учреждение!
В течение всего лета аккуратно читал лекции и руководил практическими занятиями. Лекции и семинары Гумилёва были самыми посещаемыми.
Из рассказа Шилейко
«Период существования студии на Литейном в доме Мурузи. Мы много смеялись в переменах. Прятали шляпы друг друга...
— началась студия в июне и осенью 1919 года кончилась. Когда он уезжал (Гумилёв. — В. Л.), я всегда брал на себя его курсы...Он, кажется, раз или два уезжал за это лето...
У него были красивые руки, он это знал, и у него было громкое имя. И он садился а стол, высоко закидывая ногу. Все слушали его голос и до того, ч т о он говорил, всем было все равно, как и ему самому (он чувствовал это). И нам это быстро наскучивало. Он нашел выход, которым мы воспользовались. Он давал темы, и все писали стихи. А сам мог сидеть в уголке и молчать... В первые дни все очень горячо увлеклись. И тогда он читал... Не знаю, как в других студиях, а здесь его очень любили».
Осенью 1919 г. в переводе Гумилёва и с его предисловием вышла в издательстве «Всемирная литература» «Поэма о старом моряке» Колриджа.
8 ноября Гумилёв участвовал в вечере Л. де Лиля, в Доме литераторов. После этого вместе с Кузминым ездил на несколько дней в Москву. Выступал с чтением стихов в Политехническом музее. Оттуда уехал к семье в Бежецк. Там, по предложению Бежецкого отдела народного образования, прочел в Доме культуры доклад о современном состоянии литературы в России и за границей. Собрал громадное для уездного города количество слушателей. Местное литобъединение обратилось с просьбой о своем включении во Всероссийский Союз поэтов. Гумилёв обещал ходатайствовать.
Вернувшись 19 ноября, участвовал в торжественном вечере открытия литературной студии — «Дом искусств». Во главе стал М. Горький. Гумилёв вошел в Совет «Дома искусств» по литературному отделу. Был создан и журнал «Дом искусств». Первый номер журнала вышел в феврале 1920 г.
В декабре провел первый вечер поэзии в Союзе поэтов. 18 декабря — в Доме литераторов организовал вечер Ш, Бодлера, в конце декабря — литературный вечер на фабрике изготовления государственных знаков (Фонтанка, 44).
Помимо Института живого слова и литературной студии «Дома искусств», Гумилёв вместе с Горьким и Чуковским преподавал в студиях Пролеткульта ив 1-й культурно-просветительской коммуне милиционеров.
В конце года он закончил для издательства «Всемирная литература» перевод французских народных песен, перевел произведения Ф. Вольтера, Лонгфелло, Р. Броунинга, Г. Гейне, Д. Байрона, В. Гриффина, Д. Леопарди, Ж. Мореаса, Ж.-М. Эредиа, А. Рембо, Л. де Лиля, Р. Соути, Р. Роллана и др. Написал много стихотворений и «Поэму Начала».
Ответы Гумилёва на анкету
П. Н. Лукницким в 1925 г.
в архиве Союза поэтов за 1920 г.
Шилейко в своих воспоминаниях о Гумилёве сказал, что слова: «прозаик не судья поэту» принадлежат именно Гумилёву.
— 1921 гг. Весною 1920 г. принял участие в организации Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей, а в конце июня состоялось заседание организационной группы Петроградского отдела Всероссийского Союза поэтов под председательством А. Блока, которое постановило учредить Петроградское отделение Всероссийского Союза поэтов. Гумилёв был избран в приемную комиссию.
В августе состоялся творческий вечер Союза поэтов в Доме искусств. Через неделю состоялся второй вечер, и в скором времени Гумилёв провел третий вечер Союза поэтов, в котором среди друзей Гумилёва принимал участие приехавший с Кавказа Мандельштам.
Зимою 1920 — 1921 гг. был создан 3-й Цех Поэтов.
В январе 1921 г. Гумилёв был выбран Председателем Петроградского отдела Всероссийского Союза поэтов. Сразу же поехал к Блоку для переговоров...
Вскоре Гумилёв был выбран почетным председателем Бежецкого отделения Петроградского Союза поэтов. В Доме искусств был выбран почетным председателем литературного кружка «Звучащая раковина». Вошел в состав президиума на собрании, посвященном годовщине смерти Пушкина. 5 марта в Доме литераторов читал доклад «Современность в поэзии Пушкина».
«Дракон».
30 марта в Бежецке состоялся вечер Гумилёва, в двух отделениях. 11 апреляв Доме литераторов Гумилёв прочел доклад об акмеизме и стихи из «Шатра», «Костра» и «Огненного столпа». 20 апреля участвовал в открытом «Вечере стихов Цеха Поэтов» в Доме искусств.
27 апреля в качестве председателя Союза поэтов ходатайствовал перед окружным военно-инженерным управлением об оставлении состоящего на военной службе поэта Н. С. Тихонова в Петрограде.
На заявлении Тихонова о принятии его в Союз поэтов как член приемной комиссии написал:
«По-моему, Тихонов готовый поэт с острым виденьем и глубоким дыханием. Некоторая растянутость его стихов и нечистые рифмы меня не пугают. Определенно высказываюсь за принятие его действительным членом Союза. Н. Гумилёв».
— редколлегии издательства «Всемирная литература» предложил привлечь М. Л. Лозинского к редакторской работе. Предложение было принято.
18 мая на два дня уезжал в Бежецк. Привез в Петроград жену и дочь. Это была последняя встреча Гумилёва с матерью...
В конце мая О. Мандельштам познакомил Гумилёва с В. А. Павл9йым,который приезжал в Петроград в командировку от командующего морскими силами. Павлов писал стихи и на этом основании несколько раз приходил к Гумилёву, а потом пригласил его проехаться до Севастополя в поезде командующего Черноморским флотом адмирала Немица. Гумилёв, не задумываясь, согласился. Несмотря на трудное, сложное время, он рад был случаю попутешествовать хоть немного...
Уехал на месяц. В Севастополе жил в вагоне. Познакомился и подружился с поэтом С. А. Колбасьевым, служившим во флоте. С ним прошел на военном корабле в Феодосию. Там Гумилёв и встретился с Волошиным...
В Севастополе издал книжку стихов «Шатер». В конце июня вернулся в Петроград. По дороге поезд остановился в Ростове-на-Дону. Случайно узнав из висевшей на вокзальной площади афиши, что в местном театре идет его пьеса «Гондла», Гумилёв пошел в театр, познакомился с режиссером Гореликом, с артистами. Вся труппа провожала его на вокзал.
Огромный интеллектуальный багаж, накопленный Гумилёвым регулярными усердным чтением разнообразнейшей литературы, путешествиями, войной, общением с художниками, писателями, учеными, требовал отдачи. И Гумилёв охотно и радостно его отдавал. Он был, пожалуй, единственным русским поэтом в то время, признававшим «ученичество». Кого можно назвать учениками Ахматовой, Блока, Мандельштама? Зато о Гумилёвском влиянии на Николая Тихонова, Эдуарда Багрицкого говорили немало...
Младший друг, поэт, современник Гумилёва сказал о нем: «...В 1918-21 гг. не было, вероятно, среди русских поэтов никого, равного Гумилёву в динамизме непрерывной и самой разнообразной литературной работы...
...Секрет его был в том, что он, вопреки поверхностному мнению о нем, никого не подавлял своим авторитетом, но всех заражал своим энтузиазмом».
Из дневника Лукницкого
Я заговорил о том, что во всех воспоминаниях о последних годах Николая Степановича сквозит: организовал то-то, принял участие в организации того-то ,был инициатором в том-то и т. д.
АА очень серьезно ответила, что «нельзя говорить о том, что организаторские способности появились у Николая Степановича после революции. Они были и раньше — всегда. Вспомнить только о Цехе, об «Академии», об «Острове», об «Аполлоне», о «поэтическом семинаре», о тысяче других вещей. Разница только в том, что, во-первых, условия проявления организаторских способностей до революций были неблагоприятными (пойти к министру народного просвещения и сказать: «Я хочу организовать студию по стихотворчеству!»). После революции условия изменились. А во-вторых, до революции у Николая Степановича не было материальных побуждений по всяческим таким начинаниям... Все эти студии были предметом заработка для впервые нуждавшегося, обремененного семьей и другими заботами Николая Степановича. Они были единственной возможностью — чтобы не умереть с голоду».
«Одно — когда Николай Степанович упоминает о быте, так сказать, констатирует факт. описывает как зритель. Это — часто сквозит в стихах. И больше всего — в черновике канцоны... И совсем другое — осознание себя как действующего лица, как какого-то вершителя судеб.
«Колчан», где в стихах Николая Степановича война отразилась именно так. Николай Степанович творит войну. Он — вершитель каких-то событий. Он участник их. Его «я» замешано в этих событиях...
Таких стихов — в отношении к революции нет. Николай Степанович еще не успел осознать себя так... Такие стихи несомненно были бы, проживи он еше год, два... Осознание неминуемо явилось бы. Указанием на это является стихотворение: «После стольких лет». Это стихотворение — только росток, из которого должно было развиться дерево. Но смерть прекратила развитие этого ростка».
Генеральному прокурору СССР 5.02.1968.
Изучая в упомянутые годы биографию и творчество Гумилёва, я, как и Ахматова, никогда не интересовался тем, что находилось вне доступной для нас сфере изучения — «делом» Гумилёва, по которому он был расстрелян. Но и тогда, и позже я, как и Ахматова, полагал, что по всему своему облику, по всему характеру своей биографии Гумилёв не м о г быть участником заговора...
«теория» о том, что должно, оставаясь при любых убеждениях, честно и по совести служить своей Родине, независимо от того, какая существует в ней власть. Поэтому он признавал Советскую власть, считал, что обязан быть во всех отношениях лояльным, несмотря на то, что был в тяжелых личных условиях существования, и на то, что страна, дескать, находится в состоянии разрухи и, мол, «не дело поэта вмешиваться в политику». Полагал, что между ним, поэтом, обязанным честно работать в советских учреждениях, и советской властью существует некое «джентльменское» соглашение... Весь этот образ мыслей был, конечно, политически безграмотною нелепицей, но в ту пору, на переломе 19-го и 20-го годов, такой образ мыслей был у тех многих представителей старой интеллигенции, которые, отвергая эмиграцию, приняли платформу советской власти...
для обсуждения на заседании редколлегии
издательства «Всемирная литература»
«В зарубежной прессе не раз появлялись выпады против издательства «Всемирная литература» и лиц, работающих в нем. Определенных обвинений не приводилось. Говорилось только о невежестве сотрудников и неблаговидной политической роли, которую они играют. Относительно первого, конечно, говорить не приходится. Люди, которые огулом называют невежественными несколько десятков профессоров, академиков и писателей, насчитывающих ряд томов, не заслуживают, чтобы с ними говорили. Второй выпад мог бы считаться серьезнее, если бы не был основан на недоразумении.
«Всемирная литература» — издательство не политическое. Его ответственный перед властью руководитель Максим Горький добился в этом отношении полной свободы для своих сотрудников. Разумеется, в коллегии экспертов, ведающей идейной стороной издательства, есть люди самых разнообразных убеждений, и чистой случайностью надо признать факт, что в числе шестнадцати человек, составляющих ее, нет ни одного члена Российской Коммунистической партии. Однако все они сходятся на убеждении, что в наше трудное и страшное время спасенье духовной культуры страны возможно только путем работы каждого в той области, которую он свободно избрал себе прежде. Не по вине издательства эта работа его сотрудников протекает в условиях, которые трудно и представить себе нашим зарубежным товарищам. Мимо нее можно пройти в молчании, но гикать и улюлюкать над ней могут только люди, не сознающие, что они делают, или не уважающие самих себя».
К этим словам поэта, словам искренним, как и сам автор их, словам актуальным, будет добавлено много фактов при подробном и глубоком исследовании жизни и творчества высокого певца земного бытия, непревзойденного романтика, непременного рыцаря «серебряного века» Николая Степановича Гумилёва.